Пишет  Evoillejarhe:

Потрясающая статья с ФБ о гомосексуализме в викторианской Англии

Название: Т.Э. Лоуренс и история гомосексуальности его времени
Автор: fandom Lawrence of Arabia 2013
Форма: фэндомная аналитика
Размер: 4 217 слов
Персонажи: Т.Э. Лоуренс
Категория: слэш
Рейтинг: R
Примечание: все фрагменты, переводчик которых не указан, переведены авторами статьи; часть цитат приводится в переводе  tes3m.
Для голосования: #. fandom Lawrence of Arabia 2013 - работа "Т.Э. Лоуренс и история гомосексуальности его времени"
Во второй половине ХХ века под влиянием новых исследований в области истории сексуальности и появления в печати все большего количества мемуаров, дневников, писем, дающих новый материал для этих исследований, стало очевидно, что в Великобритании викторианского и послевикторианского периода мужская гомосексуальность была распространена гораздо шире и оказала более существенное воздействие на английскую культуру, чем о том было принято писать раньше, хотя даже современники признавали, что «в Англии проявления гомосексуальности хорошо заметны тем, кто однажды открыл на них глаза» (1), несмотря на «чрезвычайную скрытность, пуританство и ханжество» (2) английского общества, а также уголовное преследование сексуальных действий между мужчинами (к примеру, во Франции и в большинстве регионов Италии таких законов в XIX веке не было).
На этом фоне становится понятно, что Т.Э.Лоуренс, выделявшийся среди окружающих своей одаренностью и необычной судьбой, в то же время не был редким исключением, когда дело касалось его сексуальности. В дальнейшем речь пойдет не столько о самом Лоуренсе, сколько о тех особенностях его эпохи, которые повлияли на его отношение к собственным гомосексуальным склонностям. В наши дни известно, как много было в Англии в этот период мужчин, так или иначе знакомых с гомосексуальными чувствами или действиями, причем стало понятно, что однополые отношения были широко распространены не только в «характерно британских разновидностях таких общественных установлений, как частные школы, флот, церковь и тюрьма» (3) и на колониальной службе, как считалось прежде, но и во многих других сферах жизни — в армии, в литературном мире, в театре, в среде университетских преподавателей и студентов и т.д.
Общество было безжалостно к публично разоблаченным и скомпрометированным, но само не спешило выяснять, сколько на самом деле «содомитов» среди уважаемых граждан, предпочитая лицемерие неприятной правде. Джентльмены и леди охотно закрывали глаза на подозрительные поступки своих знакомых, обсуждая их шепотом в узком кругу, но не вытаскивая на свет божий — предполагалось, что это дело полиции. Однако и полиция в большинстве случаев не была заинтересована в арестах джентльменов по обвинению в содомии или «грубой непристойности» (4): практически каждый из них мог оказаться в родстве с каким-нибудь знатным семейством, которое пустило бы в ход все связи, чтобы замять дело и тем избежать позорного пятна на своей чести (Олдингтон, исходя из этой особенности английских нравов, заявил о Т.Э.Лоуренсе, что тот, возможно, ни разу не был публично обвинен в гомосексуальных действиях лишь потому, что состоял в родстве по отцу с семействами Иденов и Ванситартов (5)). В результате публичный позор обычно настигал лишь тех из джентльменов, кто не был связан узами крови с английской знатью или навлек на себя ненависть одного из ее представителей. Таких случаев было немного, особенно если сравнивать с количеством геев и бисексуалов среди среднего и высшего класса британского общества.
Считается, что гомосексуальные желания были знакомы многим мужчинам из этой среды прежде всего потому, что почти все они учились в закрытых частных школах, где многие испытали влюбленность, как правило оставшуюся платонической, и/или прошли через однополый сексуальный опыт (чаще всего сводившийся к взаимной мастурбации). В конце обучения, когда ученикам было по 17-18 лет и они уже с трудом сдерживали свои сексуальные импульсы, или уже в университете некоторые решались и на большее. К примеру, поэт Руперт Брук подробно описал в письмах другу, как вступил в коитальную близость с другим своим другом Дэнхемом Рассел-Смитом. Как рассказывает об этом французский историк сексуальности Флоранс Тамань, у Брука и Дэнхема все началось «с любовных игр, распространенных у мальчиков в частных школах: они обнимались, целовались и ласкали друг друга. Он [Брук] пишет, что так продолжалось несколько лет, пока однажды вечером он не стал в темноте мастурбировать друга, не говоря ни слова. Затем Дэнхем приехал провести часть каникул с Рупертом и тот решил пойти дальше: "Я решил, что на следующий день я это сделаю - совсем не зная, как к этому отнесется мой партнер, просто хотелось развлечься, а еще больше узнать, каково это — избавиться от стыда (я так это понимал) быть все еще девственником". Брук не выказывает никаких угрызений совести, только страх, что партнер ему откажет. "Очень банальные мысли проносились в моем сознании, вроде елизаветинской шуточки о "танце среди простыней". Надеюсь, и он получил удовольствие..." (6)».
Стоит отметить, что большинство документальных источников (7) не подтверждает предположение, что подобный опыт мог влиять на ориентацию: обычно выпускники частных школ, испытавшие романтические чувства к другому мальчику, покинув школу, благополучно переносили их на девушек, что неудивительно, т.к. в эти школы мальчики попадали в возрасте, когда их сексуальность в основных чертах была уже сформирована, и во время романтического увлечения в школе те, кто испытывал интерес к девочкам, находил их черты в мальчиках, казавшихся более женственными и изящными. Совместные сексуальные действия обычно осуществлялись не с теми, в кого влюблялись, а с теми, с кем просто дружили, — взаимная мастурбация с ними не сопровождалась взаимным влечением и воспринималась не как гомосексуальное действие, а как часть общего опыта взросления, вхождения в мир взрослых мужчин, вроде совместного курения. Школьный опыт часто не накладывал видимого отпечатка на последующие сексуальные предпочтения: многие любители женщин признавались, что в частной школе влюблялись в мальчиков и совершали гомосексуальные действия, а многие геи вспоминали, что чувственность в то время была им чужда и даже отталкивала, хотя некоторые из них пережили там чувство первой любви, обычно платонической. Кроме того, некоторые мужчины с гомосексуальными склонностями и вовсе не учились в закрытых школах – к их числу относился и Т.Э.Лоуренс, который, правда, учился в Оксфорде (8). Тем не менее, мы вовсе не хотим сказать, что гомоэротическая атмосфера частных школ, Оксфорда и Кембриджа не влияла на увеличение количества англичан из привилегированных слоев, знакомых с гомосексуальными желаниями или даже имеющих гомосексуальный опыт. Безусловно, влияла, но не изменяя ориентацию, а воздействуя на каждого в соответствии с присущими ему склонностями. Для гетеросексуалов гомосексуальное поведение в частной школе было ситуационным. Бисексуалы, которые в другой обстановке стали бы подавлять или отрицать наличие у себя влечения к собственному полу, осознавали это влечение как часть своей натуры, даже если впоследствии (обычно уже после окончания университета) и ограничивали себя рамками гетеросексуальности. Гомосексуалы находили поощрение своим чувствам в школьной дружбе-любви и в чтении античных авторов (прежде всего Платона), изображающих мужскую любовь как нечто естественное и достойное (очарованности античностью и античными авторами не избежал и Лоуренс): о воздействии диалогов Платона вспоминали и викторианец Джордж Эддингтон Саймондс, один из первых авторов, выступивших в защиту гомосексуальности (и ведший при этом двойную жизнь — тайного гея и почтенного отца семейства), и наш старший современник Бернард Дункан Мэйес. Последний пишет: «Я узнал термин "гомосексуал" из обсуждения в классе "Пира" Платона и понял, что он относится к тем, кому нравятся люди его же пола. Думая о том другом мальчике, я сказал себе, не чувствуя ни страха, ни вины: "Ну что же, значит, я гомосексуал"» (9). Как писал в воспоминаниях известный литературный критик Сирил Конолли, благодаря культу античности, и в частности Платона, в частных школах, «потенциально гомосексуальный мальчик выигрывал: стимулировалась его любовь к красоте, шире становилось его понимание вещей, развивалась способность к критическому суждению». Подобная же атмосфера окружала юных гомосексуалов в Оксфорде и Кембридже, здесь они влюблялись — и не всегда платонически (писатель А.К.Бенсон в 1908 году писал другу после посещения банкета в Кингс-колледж в Кембридже: «Публичные ласки и поглаживания, друзья и любовники, сидевшие сплетя руки и соприкасаясь щеками — все это поразило меня как что-то удивительное, по-своему прекрасное, но и довольно опасное» (10)) — и для них часто оказывалось тяжелым ударом, когда при выходе из университета те их друзья, кто, казалось, разделял их чувства, принимали законы мира за пределами школ и университетов — мира, в котором взрослым мужчинам строго запрещалось то, на что обычно смотрели сквозь пальцы, когда речь шла о подростках и юношах (как пишет историк Морис Каплан, «сделать серьезным преступлением подобные действия между ровесниками было рискованно в обществе, где существовало много однополых сообществ — в частных школах, казармах, на военных кораблях, в университетах» (11). Ив Кософски Сэджвик цитирует сцену из воспоминаний писателя Майкла Нельсона, иллюстрирующую этот неписаный закон викторианской и послевикторианской Англии, где автор мемуаров «спрашивает школьного приятеля: "После того, как ты покинул Итон, у тебя были какие-нибудь гомосексуальные желания? — "Давай не будем об этом, — ответил его друг. — Нормально, когда парни немного увлекаются друг другом в школе. Но когда мы вырастаем, мы оставляем всякие ребячества, разве нет?" (12)».
Подобное сочетание снисходительности к однополым увлечениям и действиям, воспринимавшимся как временная фаза развития сексуальности подростка — и запрета на взрослые гомосексуальные отношения; культа царящей в британском обществе суровой мужественности и явной гомосоциальности викторианского уклада жизни (привычка мужчин проводить свободное время в клубах, куда женщины не допускались, обычай, по которому после обеда общество разделялось на две компании — мужскую и женскую и т.д.) — и культа романтической дружбы-любви, характерного для частных школ, наложило неповторимый отпечаток на души многих молодых англичан, склонных к гомосексуальности и принадлежащих к образованному слою общества. В результате столкновения подобных чувств и действительности, в которой попытка следовать этим чувствам осуждалась законом, в Англии сложилась парадоксальная ситуация, описанная одним современным автором так: «Все общество в целом формировало мужчин с сильными гомосексуальными желаниями, которые при этом по множеству причин прилагали все усилия, чтобы отказаться от гомосексуальности...» (13).
Тем из них, кто был бисексуален, удавалось усмирить свое влечение к мужчинам, найдя счастье в гетеросексуальных отношениях, браке и детях. Другие, пытаясь подавить гомосексуальные склонности, все же не могли принудить себя вступить в близость с женщиной, или же, вступив и чувствуя, что их привлекает совсем не это, продолжали мучительные для себя отношения, находя отдушину в творчестве. Но было много и тех, кто не мог отказаться от физической близости с лицами своего пола. Некоторые из практикующих геев оставались в Англии, другие предпочитали жить в странах, где за гомосексуальные действия не грозил арест (Хэвлок Эллис в «Сексуальной инверсии» писал об этом: «много английских инвертов поселяются за пределами Англии. Считается, что Париж, Флоренция, Ницца, Неаполь, Каир и некоторые другие места переполнены гомосексуальными англичанами» (14)), кто-то из них, как, например, сэр Ричард Бертон, Уилфред Тесинджер и т.д., путешествовали по экзотическим странам, сочетая тягу к одиночеству, авантюризм и возможность легкого и негласного удовлетворения гомосексуальных склонностей. Однако, куда бы они ни уезжали, они нигде не могли избавиться от в той или иной мере свойственных им всем психологических проблем, порожденных схожим воспитанием, глубоко въевшихся в сознание, и, судя по всему, давивших на них так же сильно, как страх перед разоблачением и публичным позором.
Речь идет в первую очередь даже не о взгляде на гомосексуальность как на болезнь — с этим выпускники частных школ и Оксбриджа справлялись, обращаясь за поддержкой к античным авторам и к таким своим современникам, как Джон Эддингтон Саймондс, Эдвард Карпентер и т.д. — а о распространенных представлениях о мужественности. Это была болезненная тема для большинства гомосексуально ориентированных английских мужчин из высшего и среднего класса, поскольку они привыкли чтить идеальный образ «настоящего мужчины» и мучительно ощущали, что не могут ему соответствовать. Влечение к мужскому полу, которое они в себе осознавали, большинство людей в то время понимало как «женское» желание, превращающее мужчину, который его испытывает, в подобие женщины, представителя «третьего пола». Причем дело было именно в желании, влечении, а также в готовности принять пассивную («женскую») роль. Понятие сексуальной «нормальности», существовавшее тогда, не совсем совпадало с современным понятием гетеросексуальности. Сам по себе секс с другим мужчиной не мог повредить статусу «настоящего мужчины» при условии, что тот избегал рецептивной позиции и не демонстрировал склонности к мужскому полу, а показывал, что смотрит на своего партнера как на замену женщине.
Таким образом, истинными гомосексуалами в то время считали пассивных партнеров или же таких активных, которые слишком явно обнаруживали, что предпочитают свой пол, и совсем не имели дела с женщинами, а это встречалось не так уж часто, поскольку многие стремились замаскировать свои склонности, вступив в брак. Характерно, что к активным гомосексуалам окружающие сохраняли больше уважения, чем к тем, кого считали «женоподобными». Это хорошо иллюстрирует речь одного из участников суда над Кейсментом: «Он годами предавался непристойнейшим содомитским практикам. За последние годы он, кажется, совершил полный цикл сексуальной дегенерации и из перверта стал инвертом — "женщиной" или пассивным педерастом, который получает удовлетворение, прельщая мужчин и побуждая их использовать себя» (15). Современный автор так комментирует это заявление: «Кейсмент обычно предпочитал быть так называемым пассивным партнером в анальном сексе. Это возмутило британских официальных лиц. В самом деле, его положение снизу разрушает стойкий стереотип гомосексуальных физических отношений от древнегреческой педерастии до тюремной субкультуры наших дней, построенных вокруг образа старшего и/или вышестоящего и/или платящего мужчины как активного и доминирующего — отдающего, а не принимающего семя» (16).
Представление о том, что рецептивная роль в сексе недопустима для вышестоящего и старшего, встречается в то время и у защитников гомосексуальности, стремящихся привести ее в соответствие с идеалами античности. К примеру, Андре Жид, вообще испытывавший отвращение к анальному сексу, презирал тех, кто участвовал в нем в качестве пассивного партнера. Он писал в дневнике: «Я называю педерастом мужчину, который, как понятно из самого слова, влюбляется в мальчиков. Я называю содомитом... мужчину, чье желание направлено на зрелых мужчин. Я называю инвертом мужчину, который в комедии любви берет на себя роль женщины и желает, чтобы им обладали. Эти три типа гомосексуалистов не всегда ясно различаются; возможны переходы из одного типа в другой, но чаще всего разница между ними так велика, что они испытывают глубокое отвращение друг к другу... Педерасты, одним из которых я являюсь (почему я не могу это сказать, чтобы в моих словах тут же не увидели вызов?), встречаются реже, а содомиты гораздо чаще, чем я сперва думал» (17). Дальше он утверждает, что «только "инверты" заслуживают тех упреков в моральной и интеллектуальной деформации» (17), которые обычно адресуются всем гомосексуалам.
Подобные взгляды не встретили сочувствия у многих других геев, но они не спорили с Андре Жидом открыто, а выражали несогласие, например, в личном дневнике, как Клаус Манн. Слишком сильны были предрассудки, и мало кто решался даже заступиться за склонности, вызывавшие такое презрение. Еще меньше людей готово было в них признаться, стесняясь прежде всего и больше всего своего окружения и представителей собственного класса. Похоже, именно по этой причине многие английские геи из образованного слоя общества (конечно, не только английские, но в Англии эта тенденция была особенно сильна) редко вступали в сексуальные отношения с мужчинами, равными им по положению. Стивен Спендер даже писал по этому поводу, что сексуальные отношения между двумя англичанами, принадлежащими к «нашему классу общества» были «невозможны или по крайней мере очень маловероятны» (18). Но он, похоже, преувеличивал, исходя из собственного опыта, а на самом деле случалось всякое. Немецкий исследователь сексуальности Иван Блох в 1909 году писал: «Как правило, для гомосексуалистов оказывается несложно удовлетворить свои склонности, вступив в сексуальную близость с гетеросексуальными индивидуумами. Гомосексуалист средних лет рассказывал мне, что молодые гетеросексуальные мужчины почти всегда в этом случае идут навстречу просьбам гомосексуалистов — прежде всего, просто из любопытства, а затем — конечно, редко — испытав сексуальное возбуждение. В самом деле, согласно этому свидетельству, женственный гомосексуальный мужчина часто производит на чувственного гетеросексуального мужчину то же впечатление, что и женщина, и склоняет его к взаимной мастурбации, особенно если тот находится в состоянии алкогольного опьянения. Не так уж редко, как мне стало известно, случается, что молодой гетеросексуал состоит в любовной связи с девушкой и когда по какой-либо причине не может вступить с ней в сексуальную близость, то охотно переносит свои желания на гомосексуального мужчину» (19). Подобные вещи, судя по другим источникам, происходили даже чаще, чем уверяет Иван Блох, и дело порой не ограничивалось взаимной мастурбацией, тем более что активная роль в пенетрационном сексе усиливала статус «настоящего мужчины» и подтверждала его представление о собственной сексуальной «нормальности».
Тем не менее, многим геям-джентльменам удавалось преодолеть свои комплексы и дать себе волю лишь с людьми из низших сословий или с иностранцами. Часто с иностранцами из низших слоев общества. Позднее, уже после Второй мировой войны, об этом заговорили открыто. Кристофер Ишервуд признавался в поздних книгах и в интервью, данном им Кэролайн Дж. Хейлбран, что не мог получить удовлетворения в сексе с другим джентльменом и нуждался для этого в иностранце из рабочего класса (20). Эти утверждения подтверждаются множеством примеров. Иногда джентльмен находил постоянного партнера — и возникали такие пары, как коммодор авиации Лайонел Чарлтон и авиамеханик Том Уайчелло, писатель Э.М.Форстер и полицейский Боб Бакингем, архитектор Монтегю Гловер и его слуга Ральф Холл и т.д. В других случаях все сводилось к многочисленным случайным связям, как правило за плату. Мужчины из низшего класса придерживались по сути тех же представлений о мужественности, что и джентльмены, при этом, по определению Мэта Холбрука, более «стойких и четко определяющих поведение» (21). Он пишет: «Желания мужчин из рабочего класса, направленные на других мужчин, инициировались, признавались допустимыми и ограничивались гендерными различиями между мужчинами. Они могли заняться сексом или даже поддерживать интимные отношения с мужчинами, если их партнеры воспринимались и сознательно позиционировались как менее мужественные. Самым наглядным примером этих отношений доминирования и подчинения были связи таких мужчин с 'queans' [т.е. с явно гомосексуальными мужчинами, предпочитавшими пассивную роль в сексе], которые воспринимали свои собственные желания как женские» (21).
Как нетрудно заметить, слова quean или queen на сленге значили по сути то же самое, что «инверт» в речи образованных людей. И отношение к таким мужчинам со стороны рабочих, матросов, солдат и т.д. мало чем отличалось от отношения «настоящих мужчин» из привилегированных классов, с той лишь разницей, что мужчинам из низов общества было выгодно вступать в сексуальные отношения с queens. Молодые неженатые рабочие, а тем более моряки и солдаты, не могли ограничивать свою сексуальную активность только отношениями с женщинами. Доступны были почти исключительно проститутки, возможность заплатить которым имелась не всегда, особенно когда у мужчины не было работы. А гомосексуальный джентльмен сам платил за секс. Разумеется, происходило такое не только в Англии. Очень похоже описывает один историк отношения между гомосексуальными и гетеросексуальными мужчинами в Амстердаме. Мы приведем отрывок, т.к. он подходит и к ситуации в Англии. «В 1950-х годов район красных фонарей был идеальным местом поиска партнеров для гомосексуальных мужчин... Гетеросексуальные мужчины приходили сюда в поисках секса, и к их услугам были проститутки, но этим мужчинам не всегда удавалось заняться сексом с женщинами из-за нехватки денег или потому, что были пьяны. Эти одинокие возбужденные мужчины были легкой добычей для "nichten" [queens], хотевших секса с "нормальными" мужчинами, которых они называли "tule". В обмен на ночлег, выпивку, обед или деньги "tules" часто были не прочь заниматься сексом с манерными геями. "Женственные" геи были пассивными сексуальными партнерами маскулинных "гетеросексуалов". ... Идеальным местом для таких контактов было, разумеется, такое, где смешивались все группы мужчин и женщин, а не бар исключительно для геев. Сексуальная жизнь геев и лесбиянок была соединена с сексуальной жизнью гетеросексуалов так, как это немыслимо в современных квир-сообществах» (22). При этом геям, желающим привлечь гетеросексуального (или претендующего на это) партнера приходилось держаться по возможности манерно, хотя, как замечает автор статьи, "конечно, не каждый горел желанием быть "nicht" до такой степени, чтобы превратиться в карикатуру на женоподобного мужчину" (22). Но иначе они показались бы непривлекательными для гетеросексуального мужчины, которого привлекала женственность (в том числе и в мужчинах). Как рассказывал исследователям один гей, вспоминая своих партнеров: «Они занимались с тобой сексом..., потому что смотрели на тебя как на женщину» (23). Но что еще важнее, предполагаемый партнер должен был сразу видеть, с кем он имеет дело и какую роль в сексе ему предлагают. Мэт Холбрук иллюстрирует эту мысль следующим примером: «В 1940 году матрос Джон Г. встретил парикмахера Майкла Р. на улице... Они свернули в аллею, где Джон расстегнул штаны и сказал Майклу повернуться к нему спиной и наклониться. Майкл так и сделал. Автоматически распределив между собой сексуальные роли, оба продемонстрировали одинаковое понимание ситуации и того, кто какое место в ней занимает» (23). Интересно, что в этом примере матрос совершает сексуальный акт хотя и с queen, но не с джентльменом, поэтому, видимо, бесплатно, только ради удовлетворения желания. Судя по данным полиции, одних и тех же моряков и солдат задерживали в общественном месте то с женщиной, то с мужчиной. Безразличие к полу партнера, когда надо было получить сексуальную "разрядку", подтверждают и рассказы пожилых людей о том времени. Один из них, например, вспоминал, что такие, как он, иногда даже привязывались к некоторым знакомым джентльменам, т.к. те интересно говорили. А о молодых он отозвался даже как о желанных партнерах, т.к. «они неплохо выглядели» (24).
Крейг Зелигман, считавший любовь джентльменов к парням из низших классов «типично английской страстью», называл ее «синдромом Акерли» в честь писателя, друга Э.М. Форстера. У Акерли восхищение чужой мужественностью сочеталось с «полной неспособностью проявить сексуальную инициативу, т.е. сыграть традиционно мужскую роль», из-за чего он долго воздерживался от секса, опасаясь, что прикосновение к чужому телу выдаст эту тайну. В соответствии с нравами эпохи, о которых мы уже говорили, такая тайна воспринималась как крайне постыдная. И многое в поведении Лоуренса, в том, что он писал и говорил, намекает на то, что и он мог скрывать подобную тайну, которая, кстати, очень часто бывает связана с мазохизмом, как известно, характерным для Лоуренса. Действительно, Лоуренс порой проговаривался о том, что и ему знакомо сексуальное желание, но это желание, когда он говорит о нем подробнее, обнаруживает склонность к пассивности. Мы имеем в виду не только описания чувственных ощущений, связанных с эпизодом в Дераа, но и, например, фразу из письма к Э.М.Форстеру по поводу гомоэротического рассказа последнего "Доктор Вулэкотт": «возможно, подчинившись кому-то вроде вашего персонажа, олицетворяющего смерть, можно достичь большего раскрытия возможностей тела — а через это и его более полного конечного разрушения — чем то, что может дать одиночество» («то, что может дать одиночество» в данном случае эвфемизм для мастурбации). В конце рассказа Форстера описывается сексуальная близость между двумя мужчинами (один из них и есть персонаж, олицетворяющий смерть), и Лоуренс, восхищаясь этим эпизодом и всем рассказом («так страстно, конечно; так непристойно, возможно, скажут некоторые... я ваш должник за переживание такой силы, и сладости, и горечи, и надежды, какое редко кому выпадает»), как обычно, выражает желание «подчиняться», а не «подчинять» или «овладевать».
Из всех мужчин низшего слоя общество джентльменов больше всего притягивали солдаты, матросы, полицейские, мужественность которых подчеркивала их униформа. И.С.Кон писал о подобном отношении к форме уже в наши дни: «Многие геи обожают наряжаться или наряжать своих партнеров в военный мундир, который позволяет им чувствовать себя более мужественными и принадлежащими к закрытому мужскому братству. ... Поскольку униформа деиндивидуализирует конкретного матроса или солдата, сексуальная близость с ним символически приобщает гея ко всему мужскому миру. Геи дежурят у казарм и военных училищ не только потому, что лишенный женского общества, бедный и сексуально озабоченный солдат легче идет на сближение, но и потому, что это — особая порода мужчин» (25). Пол А. Робинсон, говоря об этом, вспоминает наиболее распространенные объяснения такой любви к форме: во-первых, мазохизм и подсознательное желание быть наказанным, во-вторых, культ мужественности (29). Некоторые биографы находят именно такое объяснение стремлению Лоуренса служить рядовым. Известно его замечание: «Униформа как корсет: привыкаешь к ее поддержке и чувствуешь себя незавершенным, когда после отставки ее с тебя снимают». Но его отношение к военной форме было своеобразно: он недолюбливал форму, которую носил, когда был офицером, и любил солдатскую форму (знавший Лоуренса в юности археолог Вулли писал о его "любви к нарядам, которая была у него тогда и от которой он, возможно, никогда не избавился", намекая и на арабские одеяния и форму рядового).
Стоит еще отметить, что, как уверяют историки, солдаты и матросы, в отличие от молодых безработных, занимались сексом с джентльменами не из-за нужды, а по традиции. Флоранс Тамань пишет, что новобранцы, по-видимому, узнавали о возможности такого заработка от старослужащих (26). Похоже, что именно эта солдатская традиция сперва так огорчила Т.Э.Лоуренса, когда он поступил рядовым в танковый корпус. Он писал приятелю: «тут принято считать, что совершенно естественно или взять внаём тело женщины, или сдать внаём самого себя, или еще как-то над собой надругаться» (27). Однако похоже, что Лоуренса возмущали не сами по себе сексуальные связи между солдатами и джентльменами, а грубая меркантильность и цинизм этих отношений. Впоследствии он способствовал сближению одного из солдат, к которому очень тепло относился, с Э.М. Форстером, поскольку тот хотел найти постоянного партнера, а Лоуренс желал добра им обоим. Правда, был у него и другой мотив: Форстер был влюблен в самого Лоуренса, а тот не мог или не желал ответить ему взаимностью и хотел направить его чувства в другое русло.
Форстер в одном из писем Лоуренсу подметил важную черту отношения джентльменов к парням из низшего класса общества: «Как вы правы в том, что эти парни — ребята, как их еще называют — любят быть "шикарными"; нас же они больше занимают тогда, когда грязны, застигнуты врасплох и естественны. Отсюда существенная неискренность в отношениях с ними» (28).
Джентльмены воспринимали собственную изысканность как признак недостаточной мужественности и тянулись к тем, кого воспринимали как свою противоположность. Также, к сожалению, значительную роль в увлечении простыми парнями из низов играла внутренняя гомофобия, свойственная многим геям-джентльменам. Акерли, к примеру, писал о матросе, в которого был влюблен: «я не хотел, чтобы он считал меня педиком, или думал, что сам он имеет какое-то отношение к гомосексуальности. Этот термин я не любил, т.к. он включал всяких проституток, манерных педиков и т.п» (29). О подобных настроениях один автор уже ближе к концу XX века писал так: «Наша культура учит нас, что гомосексуалов не существует, а если мы и существуем, то неспособны ни дать, ни принять любовь. Неудивительно, что объектом гомосексуального мужского желания в период до Стоунволла неизменно был гетеросексуальный мужчина» (30). Уже упоминавшийся ранее Бернард Дункан Мэйес, вспоминая свою юность, размышлял: «Девушки оставались для меня пухлыми, мягкими созданиями..., в то время как парни были твердыми, худыми, сильными — этими физическими признаками могли гордиться гетеросексуальные парни. В 1930-е годы мистер Квентин Крисп был уже несколько лет хорошо известен в Лондоне, но мне совершенно незнаком. Он мог бы открыть мне несколько истин обо мне самом, но когда я однажды увидел его на лондонской улице, его манера подражать женщинам показалась мне чуждой, неуместной; от меня ускользнул тот факт, что его плюмаж должен был привлекать тех же грубых сильных мужчин, к которым стремился и я» (31). Мэйес в старости осознал, что при всем несходстве с утрированно женственным Криспом он имел с ним нечто общее — преклонение перед грубой силой мужчин, одной из привлекательных черт которых была их — подлинная или мнимая — гетеросексуальность. Лоуренс тоже вряд ли бы захотел, чтобы его сравнивали с Криспом, однако он ничего не возразил своему другу писателю Эдварду Гарнету, когда тот в ответ на восхищенные слова Лоуренса о маршале Тренчарде («Что можно поделать, если твой палач — изумительный, громадный, великолепный мужчина?») ответил: «у женской стороны твоей натуры есть страсть быть под этими тяжелыми военными» (32).

1) Sexual Inversion. Studies in the Psychology of Sex, Volume 2 by Havelock Ellis, third edition, revisiterevisid and enlarged, 1927, p. 50.
2) Sexual Inversion. Studies in the Psychology of Sex, Volume 2 by Havelock Ellis, third edition, revisiterevisid and enlarged, 1927, p. 71.
3) Oscar Wilde in the 1990s: The Critic as Creator by Melissa Knox, 2001, p. 126
4) Так на юридическом языке называли любые сексуальные действия между мужчинами.
5) A Passionate Prodigality: Letters to Alan Bird from Richard Aldington, 1949-1962. Edited with an Introd. by Miriam J. Benkovitz, 1975, p. 70.
6) History Of Homosexuality In Europe, 1919-1939 by Florence Tamagne, 2004, pp. 14-15.
7) Более подробную информацию на эту тему можно найти в статье tes3m «О гомосексуальности в английских частных школах начала 20 века» (тут).
8) «Флоренс Тамань о "культе гомосексуальности" в Оксфорде между мировыми войнами» (тут).
9) Escaping God's Closet: The Revelations of a Queer Priest by Bernard Duncan Mayes, 2001, p. 24.
10) Empire and sexuality: the British experience by Ronald Hyam, 1990.
11) Sodom on the Thames: sex, love, and scandal in Wilde times by Morris B. Kaplan, 2005.
12) Between Men: English Literature and Male Homosocial Desire by Eve Kosofsky Sedgwick, 1985, p. 174.
13) Oscar Wilde in the 1990s: The Critic as Creator by Melissa Knox, 2001, pp. 126-127.
14) Sexual Inversion. Studies in the Psychology of Sex, Volume 2 by Havelock Ellis, third edition, revisiterevisid and enlarged, 1927, p. 71.
15) Было процитировано у tes3m тут.
16) The Queer Afterlife of Sir Roger Casement by Brian Lewis [Published in the Journal of the History of Sexuality (Texas): October 2005] Было процитировано у tes3m тут.
17) JOURNALS 1889 1949 by André Gide, University of Illinois Press, 2000, p. 247.
18) Auden and Isherwood: The Berlin Years by Norman Page, р. 36
19) The Sexual Life of Our Time: In Its Relations to Modern Civilization by Iwan Bloch, 1909, p. 507.
20) Auden and Isherwood: The Berlin Years by Norman Page, рp. 36-37.
21) Queer London: Perils and Pleasures in the Sexual Metropolis, 1918-1957 by Matt Houlbrook, University of Chicago Press, 2006, pp 173-174.
22) Queer Sites: Gay Urban Histories Since 1600 edited by David Higgs, Psychology Press, 1999,p. 79.
23) Queer London: Perils and Pleasures in the Sexual Metropolis, 1918-1957 by Matt Houlbrook, University of Chicago Press, 2006, p. 174.
24) Queer London: Perils and Pleasures in the Sexual Metropolis, 1918-1957 by Matt Houlbrook, University of Chicago Press, 2006, pp. 167-173.
25) И.С.Кон. Лунный свет на заре, 1998, стр.402-403.
26) History Of Homosexuality In Europe, 1919-1939 by Florence Tamagne, 2004, p. 48.
27) T. E. Lawrence to Lionel Curtis. 14.V.23.
28) Процитировано тут.
29) Gay lives: homosexual autobiography from John Addington Symonds to Paul Monette by Paul A. Robinson, 1999, стр. 139.
30) Leatherfolk: Radical Sex, People, Politics, and Practice by Mark Thompson, Daedalus Publishing, 2004, p. 61.
31) Escaping God's Closet: The Revelations of a Queer Priest by Bernard Duncan Mayes, 2001, p. 25.
32) The confessions of T. E. Lawrence: the romantic hero's presentation of self by Thomas J. O'Donnell, 1979, p. 115.

URL записи