Меняю картину мира на панораму Вселенной
01.02.2012 в 19:09
Пишет tes3m:Мориарти (3)
Запись о Мориарти из "Шерлока" вышла у меня длиннее, чем я думала, потому что я начала рассказывать о тех трактовках образа Мориарти из произведений Конан Дойля, которые, на мой взгляд, получили дальнейшее развитие в "Шерлоке", и написала об этом половину текста. Я решила эту часть опубликовать сейчас, а продолжение — в котором уже буду писать именно о Джиме Мориарти — чуть позже (нужно проверить и немного дописать).
читать дальше Я не так часто радуюсь чему-то новому, но последняя серия второго сезона "Шерлока" была так изумительна, что после долго не хотелось ничего писать — я могла только пересматривать и обсуждать с Amethyst deceiver. Я не буду рассуждать о загадках этой серии, гадать о том, что осталось недосказанным, напишу о своем — о том, что меня больше всего обрадовало, прежде всего о Мориарти.
Он мне и в прошлом году чрезвычайно понравился. Помню, как тогда я старалась не читать, что пишут о "Шерлоке" — выводили из равновесия рассуждения о том, что этот Мориарти недостаточно серьезный противник для Шерлока, недостаточно харизматичный, неправильный и, должно быть, не настоящий, а только помощник настоящего, который еще появится. Я чувствовала, что это неправда, но все равно пугалась. Особенно когда писали, что "настоящим Мориарти" окажется Ирен Адлер (хотя я уже не удивлялась, потому что до этого прочитала где-то в сети "было бы круто, если бы Мориарти оказалась Молли"). Мориарти Эндрю Скотта не только эффектно выглядел, он показался мне и умным, и сильным, и опасным, словом, как раз-таки достойным противником Шерлока, а еще он был в Шерлока влюблен, и авторы даже почти не скрывали этого от зрителей. Конечно, мне понравился этот Мориарти.
Как и Мориарти из сериала с Джереми Бреттом и фильма Гая Ричи "Шерлок Холмс. Игра теней". Там я вижу ту же трактовку отношений между ним и Холмсом — трактовку, которую в целом можно назвать психоаналитической и — в последнее время — впитавшей ряд идей последователей Ив Кософски Седжвик. Например, Диана Бэршем в своей книге "Артур Конан Дойл и смысл мужественности" рассматривает противостояние Холмса и Мориарти, опираясь на концепцию "параноидальной готики", о которой Ив Кософски Седжвик писала в "Эпистемологии чулана": "Под «параноидальной готикой» я имею в виду романы эпохи романтизма, в которых герой-мужчина состоит в тесных, часто убийственных отношениях с другим мужским персонажем, в каком-то смысле его «двойником», для которого его сознание является прозрачным" (1). Эти отношения в основе своей и гомоэротичны, и проникнуты страхом перед гомосексуальным желанием, а порождают "параноидальную готику" условия, характерные для викторианской и поствикторианской Англии — с одной стороны, поощрение гомосоциальных отношений между мужчинами (включая общение в клубах, увлечение спортом, особое почитание военных, моряков, путешественников-первооткрывателей), культ мужской дружбы и мужественности, поощрение романтической дружбы и терпимое отношение к гомосексуальным действиям между ровесниками в частных школах и университетах, а с другой — строгое осуждение явной гомосексуальности во взрослом мире, угроза уголовного преследования за содомию (а затем и за любые гомосексуальные действия), культ семьи и продолжения рода и т.д. Диана Бэршем описывает гибель Мориарти и мнимую гибель Холмса, прибегая к цитатам из "Эпистемологии чулана". Например, Холмс и Мориарти для нее "два мощных мужских персонажа, зажатых в эпистемологически нерасторжимых тисках воли и желания"(2), "вклад Конан Дойла в "параноидальную готику" — один из ее наиболее знаменитых образцов: бросающийся в Рейхенбахский водопад Шерлок Холмс скован смертельными объятиями "устрашающего и вожделенного другого" — профессора Мориарти" (3) (тут цитируются слова Кософски Седжвик "мышление каждого из них понятно другому, которого он и страшится и вожделеет" (2)).
Свой вклад в "параноидальную готику" внесли и разнообразные экранизации произведений о Шерлоке Холмсе. В частности, можно вспомнить некоторые эпизоды гранадовского сериала с Джереми Бреттом — например, появление Мориарти в наркотическом видении Холмса в "The Devil's Foot" " и повторяющиеся сны Холмса в "The Eligible Bachelor" — в них он, в частности, видит, что падает в Рейхенбахский водопад вместе с Мориарти. После одного из этих снов он взволнованно говорит Уотсону, что сожалеет о гибели Мориарти. Уотсон смотрит на него неодобрительно (еще до этого он рекомендовал Холмсу обратиться к "молодому венскому психиатру Зигмунду Фрейду"), а когда Холмс просит его кратко охарактеризовать Мориарти, отвечает: "Злодей. Гений злодейства". "Вот именно, гений!" — восклицает Холмс и добавляет, что без Мориарти он окружен посредственностями.
Режиссеры и сценаристы, показывающие неоднозначность отношений Мориарти и Холмса, опираются не только на концепцию "параноидальной готики". В тексте Конан Дойла можно заметить противоречие между рассуждениями о всесильности Мориарти, который "не имеет права промахнуться", "в любом деле ... всегда добивается успеха" и нерешительностью его попыток остановить Холмса. Человек, который, как показано в "Долине страха", сразу же уничтожает других, куда менее опасных противников (Холмс говорит об этом: "Мощный ум и огромная организация были мобилизованы на то, чтобы уничтожить одного человека. Все равно что расколоть орех паровым молотом..."), почему-то долго ничего не делает, чтобы остановить Холмса, потом посещает его, пытается уговорить отступиться, затем предпринимает ряд не слишком убедительных покушений, больше напоминающих запугивание, чем серьезные попытки убить (в экранизациях их обычно делают страшнее) — сперва на Холмса, как он рассказывает, мчится "со страшной быстротой" "парный фургон", от которого он уворачивается (что совсем не удивительно, учитывая быстроту его реакции и отличную физическую форму), затем перед ним падает кирпич, затем нападает "какой-то негодяй с дубинкой", которого Холмс сбивает с ног. Странная цепь неудач. Преступник из рассказа "Знатный клиент", далеко не "Наполеон преступного мира", посылает негодяев избить Холмса, и те с этим успешно справляются — почему же "гений, философ, ... человек, умеющий мыслить абстрактно" (как описывает его Холмс) не может устранить Холмса?
Впрочем, еще удивительнее то, что было раньше — до визита профессора Мориарти на Бейкер-стрит. Холмсу удалось воспользоваться "маленьким промахом" Мориарти, чтобы сплести вокруг него свою сеть. Но, по его словам, противник знал о его действиях и боролся: "Все было бы хорошо, если бы я мог действовать так, чтобы профессор Мориарти не знал об этом. Но он слишком коварен. Ему становился известен каждый шаг, который я предпринимал для того, чтобы поймать его в свои сети. Много раз пытался он вырваться из них, но я каждый раз преграждал ему путь. ... Никогда еще я не поднимался до такой высоты, и никогда еще не приходилось мне так туго от действий противника. Его удары были сильны, но я отражал их с еще большей силой. Сегодня утром я предпринял последние шаги, и мне нужны были еще три дня, только три дня, чтобы завершить дело". Выходит, Мориарти давно знал о том, что Холмс ведет против него борьбу, знал каждый его шаг, и предпринимал ответные действия. Эти действия, по всей видимости, сводились к уничтожению улик и свидетелей, судя по тому, что Холмс начал бояться покушений на свою жизнь лишь после того, как профессор пригрозил ему смертью, если он не отступится (пригрозил всего лишь за три дня до разоблачения своей организации).
Как можно сочетать то, что сам Холмс говорит о гениальности и безжалостности Мориарти, с такой мягкостью и нерешительностью по отношению к опаснейшему врагу? Можно ли предположить, что профессор просто оказался настолько не сообразителен? Ведь сам же Холмс говорит о нем Уотсону: "Когда речь идет об интеллекте, к этому человеку надо подходить точно с той же меркой, что и ко мне. Неужели вы думаете, что если бы на месте преследователя был я, такое ничтожное происшествие могло бы меня остановить? Ну, а если нет, то почему же вы так плохо думаете о нем?" Авторы книг и фильмов о Шерлоке Холмсе предлагали различные объяснения (вплоть до отрицания самого существования Мориарти). Предположение об осознанном или неосознанном сильном влечении, которое испытывает профессор по отношению к гениальному сопернику, которого он, в свою очередь, признавал равным себе — к "другому, которого он и страшится и вожделеет" — перекликается с настороженным отношением Холмса к любовной страсти, мешающей "чистому и холодному разуму". В рассказах о Шерлоке Холмсе много примеров того, как страсть побеждает и разум, и доводы морали. Например, в рассказе "Берилловая диадема" Холмс приходит к выводу, что диадема похищена вполне приличной девушкой. "Но кто ее сообщник? Разумеется, это мог быть только ее возлюбленный", — рассуждает Холмс, полагающий, что лишь влюбленность могла заставить эту девушку причинить боль своей семье и нарушить закон. Холмс склонен считать страсть наиболее правдоподобным объяснением и безнравственных поступков, совершенных порядочными людьми, и безрассудных поступков, совершенных умными людьми. В сериале "Шерлок" этот мотив получил развитие в истории Ирен Адлер, которая у Конан Дойля не влюблялась в Холмса и не терпела из-за этого поражения. Зато у Конан Дойля поражение потерпел Мориарти, и потерпел его исключительно потому, что не уничтожил Холмса сразу, как только понял, что тот стоит у него поперек дороги. Поэтому мне кажется вполне уместным подтекст, заметный в некоторых экранизациях Конан Дойля (сериал с Джереми Бреттом в роли Холмса, "Шерлок Холмс. Игра теней" Гая Ричи), — намеки на то, что лишь сильное увлечение помешало Мориарти вовремя убрать врага. Объяснить это каким-нибудь более прохладным и менее эгоистическим чувством значит, по-моему, недооценить осторожность профессора и переоценить его альтруизм.
Мне кажется, этот подтекст можно уловить и в радиоспектакле "Последнее дело" (1954) с Джоном Гилгудом в роли Холмса и Орсоном Уэллсом в роли Мориарти, несмотря на то, что сама форма радиопостановки менее удобна для передачи скрытого смысла. На мой взгляд, Орсону Уэллсу удается многое выразить одним лишь голосом. Маленький отрывок (около минуты):
Кстати, доктора Уотсона в этом спектакле играл Ральф Ричардсон. Его имя напомнило мне историю, которую я прочитала в детстве. А.Бартошевич рассказывает о том, как Тайрон Гатри ставил "Отелло" с Ральфом Ричардсоном в заглавной роли и Лоуренсом Оливье в роли Яго: "Решившись ставить в «Олд Вик» «Отелло» (1937), Гатри и Оливье нанесли визит доктору Джонсу, и тот объяснил им, что ненависть Яго к Отелло на самом деле — сублимированная форма противоестественной страсти. Реплика Отелло «Теперь ты мой лейтенант» и особенно ответ Яго «Я ваш навеки» должны были приобрести на сцене особенное значение — скрытое здесь выходило наружу. Ральфу Ричардсону, назначенному на главную роль, было решено ничего не говорить о тайном смысле трагедии: Гатри с полным основанием опасался, что Ричардсон взбунтуется. Актер играл Отелло, не подозревая о концепции спектакля. О фрейдистском подтексте не догадывались ни публика, ни критика, удивлявшаяся только, почему Яго — Оливье — «веселая и умная обезьяна-итальянец» — как-то слишком уж изящен" (4). Бартошевич добавляет, что Гатри и Оливье даже и не стремились к тому, чтобы этот подтекст увидела публика, он был им нужен прежде всего для себя — чтобы выйти "за пределы традиционных театральных мотивировок, условной театральной психологии" (4), придать глубину спектаклю.
Подтекст, который чувствуется за образом Мориарти в некоторых экранизациях, означает нечто большее. Он предназначен не только для актеров, для их "внутренних репетиционных целей" (А.Бартошевич), его может уловить и некоторая часть зрителей. По описаниям спектакля "Отелло" Тайрона Гатри я не поняла, имело ли для режиссера какое-то значение то, что подразумеваемое им влечение поразило именно итальянца эпохи Возрождения, или же чувство Яго было показано вне времени, вне быта. Для сравнения, Пласидо Доминго, которого отношения Отелло и Яго интересовали в связи с исполнением партии Отелло в опере Верди, старался найти социально-бытовое обоснование такой трактовке: "Есть теория, согласно которой Яго... любит своего господина, и весь затеваемый им заговор коренится в его ревности по отношению к Дездемоне. ...Он всюду сопровождал его, помогал ему одеваться и, возможно, даже спал с ним в одной комнате. Таким образом, Дездемона как бы присваивает себе некоторые из обязанностей Яго..." (5). В сериале с Джереми Бреттом в роли Холмса чувства Мориарти по отношению к Холмсу связаны с особенностями его личности и с чертами викторианской действительности: в частности, можно заметить намек на гомосексуальность Мориарти — присутствие рядом с ним манерного юноши (видимо, личного секретаря). Рассуждая об искусстве, Мориарти ссылается на Патера, что тоже можно понять как намек (к примеру, именно как намек на гомоэротизм использует имя Патера Фернанду Пессоа в 1922 году в статье о поэзии Антониу Ботту: в связи с этим литературоведы Анна Клобука и Марк Сабине пишут, что о тайном смысле этой статьи должны были догадаться читатели, знакомые с работами "Патера и английских художественных критиков, ученых и социальных активистов из его окружения" (6)).
Примечания.1) Сэджвик Ив Кософски. Эпистемология чулана. М., 2002, стр. 227. Эту цитату я взяла из русского издания "Эпистемологии чулана", а другие перевела сама, т.к. существующий перевод мне показался не совсем точным.
2) 'one man's mind could be read by that of the feared and desired other'; 'two potent male figures locked in an epistemologically indissoluble clench of will and desire' (Eve Kosofsky Sedgwick. Epistemology of the closet. University of California Press, 2008, p. 187. )
3) Diana Barsham. Arthur Conan Doyle and the meaning of masculinity. 2000, p. 60
4) Бартошевич А. Шекспир в английском театре в период между двумя войнами // Шекспировские чтения 1978 / Под ред. А. Аникста. М.: Наука, 1981, стр. 233-234.
5) Пласидо Доминго. Мои первые сорок лет. М, 1989
6) Anna Klobucka, Mark Sabine. Embodying Pessoa: corporeality, gender, sexuality. 2007, p. 15
URL записиЗапись о Мориарти из "Шерлока" вышла у меня длиннее, чем я думала, потому что я начала рассказывать о тех трактовках образа Мориарти из произведений Конан Дойля, которые, на мой взгляд, получили дальнейшее развитие в "Шерлоке", и написала об этом половину текста. Я решила эту часть опубликовать сейчас, а продолжение — в котором уже буду писать именно о Джиме Мориарти — чуть позже (нужно проверить и немного дописать).
читать дальше Я не так часто радуюсь чему-то новому, но последняя серия второго сезона "Шерлока" была так изумительна, что после долго не хотелось ничего писать — я могла только пересматривать и обсуждать с Amethyst deceiver. Я не буду рассуждать о загадках этой серии, гадать о том, что осталось недосказанным, напишу о своем — о том, что меня больше всего обрадовало, прежде всего о Мориарти.
Он мне и в прошлом году чрезвычайно понравился. Помню, как тогда я старалась не читать, что пишут о "Шерлоке" — выводили из равновесия рассуждения о том, что этот Мориарти недостаточно серьезный противник для Шерлока, недостаточно харизматичный, неправильный и, должно быть, не настоящий, а только помощник настоящего, который еще появится. Я чувствовала, что это неправда, но все равно пугалась. Особенно когда писали, что "настоящим Мориарти" окажется Ирен Адлер (хотя я уже не удивлялась, потому что до этого прочитала где-то в сети "было бы круто, если бы Мориарти оказалась Молли"). Мориарти Эндрю Скотта не только эффектно выглядел, он показался мне и умным, и сильным, и опасным, словом, как раз-таки достойным противником Шерлока, а еще он был в Шерлока влюблен, и авторы даже почти не скрывали этого от зрителей. Конечно, мне понравился этот Мориарти.
Как и Мориарти из сериала с Джереми Бреттом и фильма Гая Ричи "Шерлок Холмс. Игра теней". Там я вижу ту же трактовку отношений между ним и Холмсом — трактовку, которую в целом можно назвать психоаналитической и — в последнее время — впитавшей ряд идей последователей Ив Кософски Седжвик. Например, Диана Бэршем в своей книге "Артур Конан Дойл и смысл мужественности" рассматривает противостояние Холмса и Мориарти, опираясь на концепцию "параноидальной готики", о которой Ив Кософски Седжвик писала в "Эпистемологии чулана": "Под «параноидальной готикой» я имею в виду романы эпохи романтизма, в которых герой-мужчина состоит в тесных, часто убийственных отношениях с другим мужским персонажем, в каком-то смысле его «двойником», для которого его сознание является прозрачным" (1). Эти отношения в основе своей и гомоэротичны, и проникнуты страхом перед гомосексуальным желанием, а порождают "параноидальную готику" условия, характерные для викторианской и поствикторианской Англии — с одной стороны, поощрение гомосоциальных отношений между мужчинами (включая общение в клубах, увлечение спортом, особое почитание военных, моряков, путешественников-первооткрывателей), культ мужской дружбы и мужественности, поощрение романтической дружбы и терпимое отношение к гомосексуальным действиям между ровесниками в частных школах и университетах, а с другой — строгое осуждение явной гомосексуальности во взрослом мире, угроза уголовного преследования за содомию (а затем и за любые гомосексуальные действия), культ семьи и продолжения рода и т.д. Диана Бэршем описывает гибель Мориарти и мнимую гибель Холмса, прибегая к цитатам из "Эпистемологии чулана". Например, Холмс и Мориарти для нее "два мощных мужских персонажа, зажатых в эпистемологически нерасторжимых тисках воли и желания"(2), "вклад Конан Дойла в "параноидальную готику" — один из ее наиболее знаменитых образцов: бросающийся в Рейхенбахский водопад Шерлок Холмс скован смертельными объятиями "устрашающего и вожделенного другого" — профессора Мориарти" (3) (тут цитируются слова Кософски Седжвик "мышление каждого из них понятно другому, которого он и страшится и вожделеет" (2)).
Свой вклад в "параноидальную готику" внесли и разнообразные экранизации произведений о Шерлоке Холмсе. В частности, можно вспомнить некоторые эпизоды гранадовского сериала с Джереми Бреттом — например, появление Мориарти в наркотическом видении Холмса в "The Devil's Foot" " и повторяющиеся сны Холмса в "The Eligible Bachelor" — в них он, в частности, видит, что падает в Рейхенбахский водопад вместе с Мориарти. После одного из этих снов он взволнованно говорит Уотсону, что сожалеет о гибели Мориарти. Уотсон смотрит на него неодобрительно (еще до этого он рекомендовал Холмсу обратиться к "молодому венскому психиатру Зигмунду Фрейду"), а когда Холмс просит его кратко охарактеризовать Мориарти, отвечает: "Злодей. Гений злодейства". "Вот именно, гений!" — восклицает Холмс и добавляет, что без Мориарти он окружен посредственностями.
Режиссеры и сценаристы, показывающие неоднозначность отношений Мориарти и Холмса, опираются не только на концепцию "параноидальной готики". В тексте Конан Дойла можно заметить противоречие между рассуждениями о всесильности Мориарти, который "не имеет права промахнуться", "в любом деле ... всегда добивается успеха" и нерешительностью его попыток остановить Холмса. Человек, который, как показано в "Долине страха", сразу же уничтожает других, куда менее опасных противников (Холмс говорит об этом: "Мощный ум и огромная организация были мобилизованы на то, чтобы уничтожить одного человека. Все равно что расколоть орех паровым молотом..."), почему-то долго ничего не делает, чтобы остановить Холмса, потом посещает его, пытается уговорить отступиться, затем предпринимает ряд не слишком убедительных покушений, больше напоминающих запугивание, чем серьезные попытки убить (в экранизациях их обычно делают страшнее) — сперва на Холмса, как он рассказывает, мчится "со страшной быстротой" "парный фургон", от которого он уворачивается (что совсем не удивительно, учитывая быстроту его реакции и отличную физическую форму), затем перед ним падает кирпич, затем нападает "какой-то негодяй с дубинкой", которого Холмс сбивает с ног. Странная цепь неудач. Преступник из рассказа "Знатный клиент", далеко не "Наполеон преступного мира", посылает негодяев избить Холмса, и те с этим успешно справляются — почему же "гений, философ, ... человек, умеющий мыслить абстрактно" (как описывает его Холмс) не может устранить Холмса?
Впрочем, еще удивительнее то, что было раньше — до визита профессора Мориарти на Бейкер-стрит. Холмсу удалось воспользоваться "маленьким промахом" Мориарти, чтобы сплести вокруг него свою сеть. Но, по его словам, противник знал о его действиях и боролся: "Все было бы хорошо, если бы я мог действовать так, чтобы профессор Мориарти не знал об этом. Но он слишком коварен. Ему становился известен каждый шаг, который я предпринимал для того, чтобы поймать его в свои сети. Много раз пытался он вырваться из них, но я каждый раз преграждал ему путь. ... Никогда еще я не поднимался до такой высоты, и никогда еще не приходилось мне так туго от действий противника. Его удары были сильны, но я отражал их с еще большей силой. Сегодня утром я предпринял последние шаги, и мне нужны были еще три дня, только три дня, чтобы завершить дело". Выходит, Мориарти давно знал о том, что Холмс ведет против него борьбу, знал каждый его шаг, и предпринимал ответные действия. Эти действия, по всей видимости, сводились к уничтожению улик и свидетелей, судя по тому, что Холмс начал бояться покушений на свою жизнь лишь после того, как профессор пригрозил ему смертью, если он не отступится (пригрозил всего лишь за три дня до разоблачения своей организации).
Как можно сочетать то, что сам Холмс говорит о гениальности и безжалостности Мориарти, с такой мягкостью и нерешительностью по отношению к опаснейшему врагу? Можно ли предположить, что профессор просто оказался настолько не сообразителен? Ведь сам же Холмс говорит о нем Уотсону: "Когда речь идет об интеллекте, к этому человеку надо подходить точно с той же меркой, что и ко мне. Неужели вы думаете, что если бы на месте преследователя был я, такое ничтожное происшествие могло бы меня остановить? Ну, а если нет, то почему же вы так плохо думаете о нем?" Авторы книг и фильмов о Шерлоке Холмсе предлагали различные объяснения (вплоть до отрицания самого существования Мориарти). Предположение об осознанном или неосознанном сильном влечении, которое испытывает профессор по отношению к гениальному сопернику, которого он, в свою очередь, признавал равным себе — к "другому, которого он и страшится и вожделеет" — перекликается с настороженным отношением Холмса к любовной страсти, мешающей "чистому и холодному разуму". В рассказах о Шерлоке Холмсе много примеров того, как страсть побеждает и разум, и доводы морали. Например, в рассказе "Берилловая диадема" Холмс приходит к выводу, что диадема похищена вполне приличной девушкой. "Но кто ее сообщник? Разумеется, это мог быть только ее возлюбленный", — рассуждает Холмс, полагающий, что лишь влюбленность могла заставить эту девушку причинить боль своей семье и нарушить закон. Холмс склонен считать страсть наиболее правдоподобным объяснением и безнравственных поступков, совершенных порядочными людьми, и безрассудных поступков, совершенных умными людьми. В сериале "Шерлок" этот мотив получил развитие в истории Ирен Адлер, которая у Конан Дойля не влюблялась в Холмса и не терпела из-за этого поражения. Зато у Конан Дойля поражение потерпел Мориарти, и потерпел его исключительно потому, что не уничтожил Холмса сразу, как только понял, что тот стоит у него поперек дороги. Поэтому мне кажется вполне уместным подтекст, заметный в некоторых экранизациях Конан Дойля (сериал с Джереми Бреттом в роли Холмса, "Шерлок Холмс. Игра теней" Гая Ричи), — намеки на то, что лишь сильное увлечение помешало Мориарти вовремя убрать врага. Объяснить это каким-нибудь более прохладным и менее эгоистическим чувством значит, по-моему, недооценить осторожность профессора и переоценить его альтруизм.
Мне кажется, этот подтекст можно уловить и в радиоспектакле "Последнее дело" (1954) с Джоном Гилгудом в роли Холмса и Орсоном Уэллсом в роли Мориарти, несмотря на то, что сама форма радиопостановки менее удобна для передачи скрытого смысла. На мой взгляд, Орсону Уэллсу удается многое выразить одним лишь голосом. Маленький отрывок (около минуты):
Кстати, доктора Уотсона в этом спектакле играл Ральф Ричардсон. Его имя напомнило мне историю, которую я прочитала в детстве. А.Бартошевич рассказывает о том, как Тайрон Гатри ставил "Отелло" с Ральфом Ричардсоном в заглавной роли и Лоуренсом Оливье в роли Яго: "Решившись ставить в «Олд Вик» «Отелло» (1937), Гатри и Оливье нанесли визит доктору Джонсу, и тот объяснил им, что ненависть Яго к Отелло на самом деле — сублимированная форма противоестественной страсти. Реплика Отелло «Теперь ты мой лейтенант» и особенно ответ Яго «Я ваш навеки» должны были приобрести на сцене особенное значение — скрытое здесь выходило наружу. Ральфу Ричардсону, назначенному на главную роль, было решено ничего не говорить о тайном смысле трагедии: Гатри с полным основанием опасался, что Ричардсон взбунтуется. Актер играл Отелло, не подозревая о концепции спектакля. О фрейдистском подтексте не догадывались ни публика, ни критика, удивлявшаяся только, почему Яго — Оливье — «веселая и умная обезьяна-итальянец» — как-то слишком уж изящен" (4). Бартошевич добавляет, что Гатри и Оливье даже и не стремились к тому, чтобы этот подтекст увидела публика, он был им нужен прежде всего для себя — чтобы выйти "за пределы традиционных театральных мотивировок, условной театральной психологии" (4), придать глубину спектаклю.
Подтекст, который чувствуется за образом Мориарти в некоторых экранизациях, означает нечто большее. Он предназначен не только для актеров, для их "внутренних репетиционных целей" (А.Бартошевич), его может уловить и некоторая часть зрителей. По описаниям спектакля "Отелло" Тайрона Гатри я не поняла, имело ли для режиссера какое-то значение то, что подразумеваемое им влечение поразило именно итальянца эпохи Возрождения, или же чувство Яго было показано вне времени, вне быта. Для сравнения, Пласидо Доминго, которого отношения Отелло и Яго интересовали в связи с исполнением партии Отелло в опере Верди, старался найти социально-бытовое обоснование такой трактовке: "Есть теория, согласно которой Яго... любит своего господина, и весь затеваемый им заговор коренится в его ревности по отношению к Дездемоне. ...Он всюду сопровождал его, помогал ему одеваться и, возможно, даже спал с ним в одной комнате. Таким образом, Дездемона как бы присваивает себе некоторые из обязанностей Яго..." (5). В сериале с Джереми Бреттом в роли Холмса чувства Мориарти по отношению к Холмсу связаны с особенностями его личности и с чертами викторианской действительности: в частности, можно заметить намек на гомосексуальность Мориарти — присутствие рядом с ним манерного юноши (видимо, личного секретаря). Рассуждая об искусстве, Мориарти ссылается на Патера, что тоже можно понять как намек (к примеру, именно как намек на гомоэротизм использует имя Патера Фернанду Пессоа в 1922 году в статье о поэзии Антониу Ботту: в связи с этим литературоведы Анна Клобука и Марк Сабине пишут, что о тайном смысле этой статьи должны были догадаться читатели, знакомые с работами "Патера и английских художественных критиков, ученых и социальных активистов из его окружения" (6)).
Примечания.1) Сэджвик Ив Кософски. Эпистемология чулана. М., 2002, стр. 227. Эту цитату я взяла из русского издания "Эпистемологии чулана", а другие перевела сама, т.к. существующий перевод мне показался не совсем точным.
2) 'one man's mind could be read by that of the feared and desired other'; 'two potent male figures locked in an epistemologically indissoluble clench of will and desire' (Eve Kosofsky Sedgwick. Epistemology of the closet. University of California Press, 2008, p. 187. )
3) Diana Barsham. Arthur Conan Doyle and the meaning of masculinity. 2000, p. 60
4) Бартошевич А. Шекспир в английском театре в период между двумя войнами // Шекспировские чтения 1978 / Под ред. А. Аникста. М.: Наука, 1981, стр. 233-234.
5) Пласидо Доминго. Мои первые сорок лет. М, 1989
6) Anna Klobucka, Mark Sabine. Embodying Pessoa: corporeality, gender, sexuality. 2007, p. 15
@темы: книги