Пишет  tes3m:

Явные и скрытые гомоэротические мотивы в трилогии Уильяма Голдинга "На край земли"- 1
Это первая, вводная, часть, поэтому тут, несмотря на название, говорится не собственно о гомоэротическом подтексте, а о некоторых особенностях стиля морской трилогии Голдинга, предопределивших существование этого подтекста. Хотя я буду писать прежде всего о трилогии Голдинга и лишь мимоходом коснусь снятого по ней фильма, я все же буду добавлять капсы в тех случаях, когда мне кажется, что фильм близок к первоисточнику, хотя экранизация, бесспорно, отражает лишь некоторые стороны трилогии и не передает всей силы и глубины этого произведения, которое критики обычно называют аллегорическим романом, а я бы назвала романом символическим.

     Некоторое время назад  amethyst deceiver посоветовала мне посмотреть трехсерийный телевизионный фильм To the Ends of the Earth (2005), который у нас чаще всего называют "Путешествие на край земли" или "На край света"— посоветовала даже не столько из-за Бенедикта Камбербэтча, играющего там главную роль, сколько из-за Джареда Харриса (Мориарти в "Игре теней") в роли капитана Андерсона, командующего кораблем, на котором главный герой, молодой джентльмен начала XIX века по имени Эдмунд Толбот (1), совершает путешествие из Англии в Австралию. читать дальше

Эдмунд Толбот.

Капитан Андерсон.
     И Камбербэтч, и Харрис сыграли очень хорошо, фильм в целом нам тоже понравился, к тому же оказалось, что это экранизация одноименной трилогии Уильяма Голдинга (в Википедии на английском есть о ней статья, а в Википедии на русском написано отдельно про каждый роман).

Обложка первого издания первого романа (к сожалению, не знаю имени художника).
     На русском выходили пока только два разных перевода первой книги, оба под названием "Ритуалы плавания", но скоро, вероятно, опубликуют всю трилогию, по крайней мере на сайте авторов одного из этих переводов (недавнего) есть начало второй книги и написано, что вторая и третья книги находятся в печати.
     В первой же серии началась и завершилась трагикомическая гомоэротическая история, но у нас возникло ощущение, что этим гомоэротизм в фильме не исчерпывается, хотя в других сюжетных линиях он проявляется лишь в виде легких намеков. Нам захотелось проверить, как выглядят у самого Голдинга те персонажи и эпизоды, в которых мы почувствовали подобную недосказанность, и мы прочитали эту трилогию, а также русские переводы первого романа.
     Как мы и подозревали, в книгах все оказалось выражено куда более отчетливо, хотя тоже не прямым текстом, что объясняется, прежде всего, формой повествования — романы написаны от лица главного героя, не глупого, но наивного и очень самоуверенного юноши, который думает, что все на свете знает и понимает, но, как правило, не видит дальше своего носа. Кое о чем он в конце концов догадывается или, чаще, узнает от окружающих. Гомосексуальность в одной из сюжетных линий названа прямо именно потому, что герою раскрыли глаза, и он, соответственно, смог назвать вещи своими именами. До этого он многое наблюдал, описал в дневнике, но не сумел сделать правильные выводы (в дальнейшем я постараюсь показать это на примерах).
читать дальше
     Толбот не может понять и многое другое из увиденного, и чаще всего это так и остается для него загадкой. Для него, но не для читателя. В большинстве случаев Голдинг честно, как автор Золотого века детектива, дает читателю все ключи к решению загадки, в других — более уклончив и не договаривает до конца, но внимательному читателю он всегда открывает достаточно, чтобы тот не поверил в видимость, в поверхностную, ложную разгадку, которой часто довольствуется герой-повествователь. А.С. Ласточкина в диссертации «Нарративные стратегии в трилогии У.Голдинга "На край земли"», касаясь этого вопроса, цитирует Филипа Редпата: "Читатель видит пример иллюзии, за которой прячется нечто совершенно иное, и мы должны попытаться отличить настоящее от видимости, правду ото лжи" и добавляет: "На конкретных примерах Редпат показывает, что текст Голдинга требует очень внимательного чтения, чтобы не упустить важных деталей"(2). Прежде, чем перейти к примерам, подтверждающим тезис Редпата, обращусь к более простому случаю демонстрации ненадежности повествователя — тут заблуждение главного героя становится для читателя очевидным на основании всего лишь одного эпизода и не требует, как в других случаях, сопоставления фрагментов из разных частей трилогии.

     Эдмунд Толбот, юный аристократ, происходит из разорившейся ветви своего рода, но у него есть крестный, могущественный вельможа, по протекции которого Толбот должен получить достаточно высокий пост в Австралии (собственно, повествование Толбота это дневник, который он ведет для крестного, подарившего ему красивую тетрадь и просившего записывать все интересное, увиденное в пути, а также попутно "приглядывать" за философом-вольнодумцем мистером Преттименом). Одна из попутчиц Толбота, бывшая гувернантка мисс Грэнхем(3), женщина умная и проницательная, во время беседы о литературе говорит, что "нельзя перевести гениальное произведение с одного языка на другой, в полной мере сохранив его гениальность".
"– А вот уж тут позвольте с вами не согласиться, мадам, – сказал я, от души рассмеявшись. – О чем о чем, а об этом предмете я могу судить с полным основанием! Мой крестный перевел всего Расина на английский стихами; и, по мнению знатоков, перевод нисколько не уступает оригиналу, а местами и превосходит его!
Они оба [мисс Грэнхем и ее жених, мистер Преттимен] разом остановились, повернулись ко мне и уставились на меня, как если бы превратились в одно целое. Потом мистер Преттимен со свойственным ему нервическим напором отрезал:
– Если так, спешу довести до вашего сведения, сэр, что это уникальный случай!
– Да, сэр, – отвечал я с поклоном, – уникальный.
С этими словами и с поклоном мисс Грэнхем я удалился. Я их переиграл, Вы согласны? Однако же – какое строптивое всезнайство у этой пары! Так и подмывает затеять с ними спор. Но если я нахожу их повадки вызывающими и комическими, то на других они, без сомнения, оказывают действие устрашающее. Как раз когда я писал эти строки, они мимо моей каюты шли по коридору в пассажирский салон, и я слышал, как мисс Грэнхем разделывает под орех какого то попавшего ей на язычок бедолагу.
– Остается уповать на время – когда нибудь и до него дойдет, будем надеяться!
– Несмотря на его ущербное происхождение и воспитание, мадам, он все таки не лишен некоторой остроты ума.
– Положим, – снизошла она. – Он и правда любому разговору старается придать шутовскую окраску и, надо отдать ему должное, смеется над собственными шутками очень заразительно. Однако его понятия в целом… Дремучее средневековье – другого определения не подберешь!
Они прошли, и окончания разговора я не слышал. Речь не могла идти о Девереле, никак не о нем, ибо, хотя он и претендует на некоторое остроумие, его происхождение и воспитание безупречны, как ни мало это сказалось на его характере. Наиболее вероятная мишень – Саммерс [Саммерс — первый лейтенант и помощник капитана (второе лицо на корабле), Деверель — лейтенант]" (4).
     Наивному Толботу не приходит в голову, что когда эти, подлинные или мнимые, знатоки хвалили перевод его крестного, говоря, что он лучше оригинала Расина, они явно льстили человеку, облеченному властью. А когда Преттимен и мисс Грэнхем начинают обсуждать самого Толбота, до него это тоже не доходит. В довершение всего он не понимает, что республиканец Преттимен называет "ущербным" аристократическое происхождение и воспитание, поэтому "наиболее вероятной мишенью", кроме самого Толбота, следовало бы считать как раз Девереля, а не Саммерса, вышедшего в офицеры из матросов.

читать дальше     В этом случае Толбот так и остался при своих заблуждениях (хотя, вероятно, будет способен иначе взглянуть на эту сцену, перечитывая дневник в зрелом возрасте), но иногда ему указывают на ошибку. Подружившийся с ним Саммерс в присутствии нескольких пассажиров рассказывает, что прежде был простым матросом. Догадаться об этом по его виду и поведению невозможно, Толбот удивлен.
     "Ваше сиятельство вряд ли сможет представить себе мое удивление и досаду, когда я увидел, что все наше общество молча ждет, какой воспоследует ответ. Думается, я не ударил в грязь лицом, найдя соответствующие случаю слова, хотя, возможно, произнес их с излишним апломбом.
— Что ж, Саммерс, — молвил я, — разрешите вас поздравить: вы в совершенстве имитируете манеры и речь людей более высокого звания, чем то, в каком родились.
Саммерс рассыпался в благодарностях, пожалуй, несколько чрезмерных" (4)
     Кстати, в фильме эта сцена выглядит иначе: Толбот говорит свои бестактные слова, когда они с Саммерсом находятся с глазу на глаз, и отворачивается, продолжая прихорашиваться перед зеркалом (он собирается на бал).





Толбот и Саммерс (Джейми Сайвс).
     Зрителю ясно показывают, что Саммерс обижен, но и читатель может об этом догадаться, а вот Толбот понимает, что первый лейтенант вовсе не был польщен его "комплиментом", только во время другого их разговора.
"Должен сказать, что из всех офицеров на этом судне не кто иной, как Саммерс с честью несет Службу Его Величества. ... я завел разговор — который, боюсь, Саммерс счел для себя обидным — о том, что желательно, чтобы человека подымали из того социального состояния, в каком он находится первоначально по рождению. С моей стороны это было неосмотрительно, и Саммерс возразил мне, не без горечи в тоне:
— Не знаю, мистер Тальбот, сэр, как это сказать и, право, стоит ли… но вы сами некоторым образом недвусмысленно выразили мнение, что происхождение неудалимым клеймом запечатлено у каждого на лбу.
— Помилуйте, мистер Саммерс… я такого не говорил!
— Не помните?
— Что я должен помнить?
Он долго молчал, а затем…
— Понятно. Так оно и должно быть… с вашей точки зрения. С чего бы вам помнить…
— Что помнить, сэр?
Он снова помолчал. Затем, отведя глаза в сторону переборки, стал читать как по писаному слова следующего предложения:
— «Что ж, Саммерс, разрешите вас поздравить: вы в совершенстве имитируете манеры и речь людей более высокого звания, чем то, в каком родились».
Теперь наступила моя очередь молчать. То, что он сказал, было верно. Ваша светлость может, если пожелает, перелистать назад страницы сего дневника и убедиться: такие слова в нем есть. Я только что проделал это сам и перечитал запись о моей первой встрече с Саммерсом. Надо думать, состояние смятения и замешательства, в которое я впал, не прибавило мне почтенности в глазах Саммерса, но эти слова, эти самые слова в дневнике есть!
— Прошу простить меня, Саммерс. Это… нестерпимо!
— Но верно, сэр, — сказал Саммерс с горечью. — В нашей стране, при всем ее величии, есть обстоятельство, с которым она ничего не может поделать, и это — перевести человека из одного социального класса в другой. Совершенный перевод с одного языка на другой невозможен. Класс — язык Британии.
— Помилуйте, сэр, — возразил я. — Можете мне поверить: совершенный перевод из языка в язык возможен, и я мог бы привести вам тому пример. Так же как и пример совершенного перевода из класса в класс.
— Да-да: «Вы в совершенстве имитируете…»
— Совершенство в том, что вы — джентльмен.
Саммерса бросило в краску, его лицо лишь медленно вновь обретало свою привычную бронзовость. Нужно было поскорее менять предмет разговора" (4).
     Я процитировала этот отрывок не только в качестве примера того, как в некоторых случаях сам Толбот обнаруживает, что его суждения были ложными, — но и для того, чтобы показать, как в прозе Голдинга взаимосвязаны отдельные детали, — тема перевода с одного языка на другой, затронутая мисс Грэнхем, вновь появляется в этом диалоге, но уже в переосмысленном виде.

     Как мы говорили раньше, иногда истинный смысл того или иного события, ускользнувший от Толбота, становится понятен читателю трилогии лишь при сравнении фрагментов из разных частей текста. При невнимательном чтении этот смысл ускользает, что проявляется иногда даже в литературоведческих исследованиях. Т. Г. Струкова в статье «"Морская трилогия" У.Голдинга: имена, шифры, тайны» пишет о том, что в образе Зенобии ("мисс Брокльбанк"), дамы полусвета, с которой Толбот во время плавания вступает в случайную связь, "Голдинг зашифровал свое понимание вечной женственности и мистической женской сущности, текучей и сложной, способной подключаться к вечности"(5), и одним из доказательств этого является то, что она, "зная, что жить ей осталось недолго, пишет записку Тэлботу, в которой есть такие слова: "Скажите Эдмунду, что я пересекаю мост"(5). (Так пишет Т.Г. Струкова, хотя Эдмунд это и есть Толбот. Конечно, Зенобия не писала ему такой странной записки, прося передать что-то самому себе. Толбот получил письмо от ее сожителя, художника Брокльбанка, выдававшего себя за ее отца. Тот писал, что Зенобия умерла и передавал ее слова — "что-то вроде "Скажи Эдмунду, что я перехожу мост" (6).)

Зенобия (Паула Дженнингс).
     По мнению Т.Г.Струковой, "Зенобия имеет в виду мост через Стикс, в ее послании звучит аллюзивная отсылка к мифу"(5), а Толбот ее не понимает (и недоуменно пишет, что "в те дни в около Сиднея нигде не было моста"), потому что ориентируется "на логическую оценку действительности, а не на метафорическое осмысление бытия"(5). Рассуждение исследовательницы о "мосте через Стикс" повторяет и И.С.Макарова в диссертации "Морская трилогия У.Голдинга как социально-философское иносказание: проблематика и символика"(7). Но, во-первых, ни о каком мосте через Стикс в мифах не говорилось (этот образ появился в культуре позже, например, в рассказе Сигизмунда Кржижановского (1935), который так и называется "Мост через Стикс" и в котором звучат слова "пора, давно пора строить мост через Стикс", т.е. мост между жизнью и смертью). Во-вторых, ключ к словам Зенобии находится в самом тексте Голдинга: amethyst deceiver обратила внимание на то, что "tell Edmund I am crossing the bridge" является отсылкой к диалогу между Толботом и Зенобией после того, как из-за случайности Толботу не удалось вовремя прервать половой акт, чтобы не допустить зачатия:
"– Эдмунд!
– У нас мало времени, мисс Брокльбанк!
– И все же, если… если будут… досадные последствия…
– Но, дорогая моя! Вот дойдет до дела, тогда и действуй смело! А теперь ступайте, ступайте! Минутку, я проверю, что в коридоре… Да, путь свободен!"(4).
     Дело в том, что слова Толбота, которые тут перевели как "Вот дойдет до дела, тогда и действуй смело!" в оригинале звучат как "we must cross that bridge when you come to it" (буквально "мы должны будем пересечь этот мост, когда ты до него дойдешь"). Толбот перефразирует идиому "сross that bridge when you come to it" ("переходить этот мост будешь, когда до него дойдешь", "ты сперва доберись до моста, тогда и переходи"). Толбот хочет сказать, что Зенобия забеспокоилась раньше времени, она, возможно, и не забеременеет, но, если забеременеет, он ей поможет ("we must cross"). Намек на его готовность помочь исчез в процитированном переводе, но в другом его передали:
"- И все таки... если вдруг обнаружатся... неприятные последствия...
- Если бы да кабы, моя дорогая. Обнаружатся — тогда и будем думать! А пока — ступайте, ступайте!"(8).
Правда, и здесь исчезло упоминание о мосте, так что те, кто будет читать трилогию в переводе, не смогут связать два эти отрывка и понять, что хотела сказать Зенобия, как не понял этого Толбот, уже забывший вырвавшиеся у него слова. По нашим расчетам корабль прибыл в Австралию примерно через семь-восемь месяцев после того, как Зенобия побывала в объятиях Толбота, а еще через месяц или два она умерла, т.е., похоже, что умерла во время родов. На корабле Зенобия не говорила Толботу о беременности, видимо, потому, что он после секса просто выставил ее за дверь (поскольку "к чувству удовлетворенной потребности и одержанной победы присоединялось многое, вызывавшее раздражение, и в этот момент я больше всего желал, чтобы она исчезла – улетучилась, как мыльные пузыри или нечто такое же эфемерное"(4)), а потом избегал. Мне кажется, ребенок тоже умер, иначе Брокльбанк не ограничился бы тем, что просто передал Толботу намек Зенобии, а постарался бы рассказать все яснее, чтобы тот обеспечил свое внебрачное дитя. Тем не менее, Брокльбанк еще на корабле знал о том, что произошло между Зенобией и Толботом (кроме Зенобии с ним ехала еще одна сожительница, которую он выдавал за жену, и, видимо, он не мешал своим женщинам развлекаться на стороне). Это видно из такой сцены: Толбот просит капитана помочь заболевшему пассажиру, капитан обращается к Брокльбанку, о котором был слух, что он якобы разбирается в медицине:
"– Мистер… э э… Брокльбанк, – начал капитан, – могли бы мы воспользоваться вашими медицинскими познаниями?
– Моими… О чем это вы, сэр?
– Да вот Тальбот… Мистер Тальбот то есть, – недовольно произнес капитан, – мистер Тальбот…
– Да что, черт побери, с ним стряслось? Боже милосердный! Уверяю вас, что Зенобия, добрая душа, моя ненаглядная девочка…
– Обо мне, – поспешил я вмешаться, – речь вовсе не идет"(4).
     Ясно, что Брокльбанк решил, будто Толбот обвиняет Зенобию в том, что она заразила его каким-то венерическим заболеванием.

Продолжение скоро будет.
ПримечанияС двумя упомянутыми в тексте диссертациями по трилогии Голдинга мы познакомились благодаря  myowlet, бывшей оппонентом на их защите.

1. Talbot — фамилию героя романа у нас иногда передают как "Тэлбот", что неправильно, иногда (в обоих переводах) как "Тальбот", что объяснимо, потому что прежде фамилию Talbot было принято передавать именно так, и так у нас продолжают по традиции именоваться некоторые выдающиеся люди, ее носившие (пример). Но мы решили придерживаться варианта, наиболее близкого к английскому произношению этой фамилии и указанного в "Словаре английских фамилий" А. И. Рыбкина (М., 1986 г.).
2. А.С. Ласточкина. Нарративные стратегии в трилогии У.Голдинга "На край земли": дис. на соиск. ученой степени кандидата филологических наук. СПб., 2011, стр. 19-20.
3. Granham — правильнее было бы называть ее мисс Грэнем (Grannum One-Name Study).
4. Уильям Голдинг. Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. «Симпозиум» 2000 г.
flibusta.net/b/114570/read
5. Т. Г. Струкова. "Морская трилогия" У.Голдинга: имена, шифры, тайны. стр. 10-11.
docs.google.com/viewer?a=v&q=cache:JKrAeRQPzL0J...
6. "And then again, there was the letter years before that, from what's his name, old Mr Brocklebank. ... Zenobia (his elder "daugther"!) had died only a month or two after leaving the ship. She had a message for me, he said. It was something like "Tell Edmund I am crossing the bridge." Devil take it, there were no bridges anywhere near Sydney in those days ..." (Golding W. To the Ends of the earth: a Sea Trilogy. – Lnd.: Faber&Faber, 2005)
7. И.С.Макарова. Морская трилогия У.Голдинга как социально-философское иносказание: проблематика и символика: дис. на соиск. ученой степени кандидата филологических наук. СПб., 2008, стр. 110.
8. Уильям Голдинг. Ритуалы плавания. «АСТ, Астрель» 2011 г.


URL записи