Пишет rottenshworz
rottenshworz.livejournal.com/211960.html

Как ни странно, практически любые «революционные изменения» внесённые современным интернетом - лишь повтор той же самой истории, что и двести лет назад. Да-да, революция в бизнесе, новые типы преступлений, активная защита информации шифрами, отчаянная попытка государства регулировать весь этот бардак и даже новая техническая субкультура - всё это было в ходе 1800-ых.
Как печатный станок в корне изменил отношение к информации в средневековье, так и телеграф оказался ни капли не меньшей информационной революцией.
До его появления самой быстрой почтой оказывалась та, что везли на лошадях. Сообщения преодолевали жалкую сотню-другую километров в день при условии непрерывного снабжения гонца новыми лошадями каждые десять-двадцать километров. Помимо того, что это попросту разорительно, подумайте, каково же приходилось государственной власти?
Военный поход занимал месяцы, а то и годы. Информация об исходе битв поступала с таким же запозданием. Единственный способ проконтролировать исполнение приказов - отправиться вместе с армией и разрулить проблему на местах. Нет головастых управленцев, и периферия моментально погружается в хаос, по которому, в лучшем случае, мечутся несколько «кризисных менеджеров» - если у государства есть хотя бы они.
Но в 1791 году Клод Шапп и его братья изобретают «тахиграф». Ну, то есть, Шапп настаивает, что устройство должно быть названо именно так, но кто-то из его лучше подкованных в классических языках родичей исправляет название до более правильного.
На свет появляется самый первый телеграф.



читать дальшеПока ещё семафорный. Появляется в довольно бурное и непростое время. Кругом бушует французская революция. Клоду везёт. Ему удаётся обойтись всего лишь двумя погромами и побегами от разъярённой толпы обеспокоенных граждан с факелами и вилами. Те почему-то решили, что телеграф используется для подачи сигналов проклятым роялистам.
В 1793 году Клод успешно продаёт своё устройство Французскому Национальному Конвенту. Не в последнюю очередь потому, что его брат состоит в Ассамблее. Три семафора устанавливаются на расстоянии в двадцать миль - и передают сообщение за двенадцать минут. Быстрее любого существующего на тот момент транспорта!
Принцип работы семафора крайне прост - суставчатые «лапы» сигнальной башни сгибаются в установленные позиции. На следующей башне за этим следят в телескоп.
В августе 1794 линия связи «Париж-Лилль» из пятнадцати станций передаёт военное сообщение всего лишь за час после окончания успешной битвы. Начинается лихорадочное строительство новых семафорных линий.
Император Наполеон Бонапарт видит работу семафорного телеграфа как непременный элемент успешной империи. Его заказы включают даже разработку системы, пригодной к связи через Ла-Манш. Прочие нации, разумеется, принимаются за строительство аналогичных линий связи, чтобы не оказаться в уязвимом положении. Ну и естественно затем, чтобы прочнее контролировать собственные провинции - Франция уже наглядно показала, насколько это становится проще и выгоднее.
Семафор называют технологическим чудом эпохи (что совершенно корректно) и оптимистично полагают средством окончить любые войны (что, столь же традиционно, полная чушь).
И нечего ржать, про интернет говорили то же самое!
Разумеется, звучат предложения открыть услуги высокоскоростной связи для отправки сообщений широкой публики. Сам Клод хотел рассылать семафором цены на основные товары по всей Европе.
Наполеон прихлопнул оба проекта... но согласился рассылать выигрышные номера государственной лотереи. Настолько затратный проект выглядел гораздо лучше, когда хотя бы частично покрывал расходы на содержание. Попутно решение ликвидировало мошенничество с лотереей.
Разумеется, шарлатаны, патентные тролли и конкурирующие безумные изобретатели кинулись за своим кусочком славы и состояния Клода Шаппа. Непрерывный «обстрел» с их стороны поверг его в пучины депрессии и параноии. В 1805 году Шапп покончил с жизнью и был похоронен в могиле под надгробием с изображением телеграфного знака «Покой» (конец связи).
Бронзовый памятник Шаппа уничтожили в годы нацистской оккупации Парижа.



К 1830 большая часть западной Европы оказалась покрыта сетью телеграфных башен. Заказ британского правительства на улучшение качества связи породил настоящую «телеграфную лихорадку». Гаражные самоучки, безумные учёные и великие комбинаторы отчаянно искали способы получить вожделенные государственные заказы. Не в последнюю очередь с помощью новомодного «электричества».
Разумеется, все они таились друг от друга, и порождали одного нежизнеспособного урода за другим. Адмиралтейство же смотрело на работу семафорного телеграфа и не видело поводов исправлять то, что и так неплохо работает.
Ограничения семафора просто не видели таковыми. Хотя их более чем хватало! Семафорные линии стоили целое состояние. Команда операторов для каждого семафора требовалась одновременно и большая, и тщательно обученная. Переслать большое сообщение не представлялось возможным чисто технологически.
Ну и да, ночью или в тумане семафоры не работали.
Электрический телеграф имел все решения для этих проблем... но возможности заглянуть в конец учебника за ответом у современников проблемы не имелось.
Начинать следовало ещё с обнаружения электричества. Никаких Эдисонов с их электрическими игрушками ещё не родилось. Ганс Кристиан Эрстед, впрочем, обнаружил, что электричество порождает магнитное поле - и перемены его мощности вполне спокойно отображаются даже помещённым в это поле компасом.
Вторая проблема - затухание сигнала. Семафор видели за десять миль, голосом прокричать сообщение получится на добрую сотню метров, а электрический сигнал тех лет затухал куда быстрее.
Но здесь, как раз, начали помогать несчастья.
В 1820 году умирает жена художника Самуэля Морзе. Взбешённый тем, что из-за медленной доставки почты он потерял возможность достойно проводить её в могилу, будущий изобретатель клянётся, что приложит все доступные ему усилия, чтобы создать более эффективный метод связи.
В 1832 году, возвращаясь из поездки в Европу за копиями художественных работ Лувра, Морзе знакомится с доктором Чарльзом Джексоном - и заболевает терминальной стадией телеграфной лихорадки.
Морзе пребывает в блаженном неведении о том, сколько же на этот момент существует людей, желающих решить ту же проблему с помощью чудесной силы ЭЛЕКТРИЧЕСТВА. Более того. О проблеме затухания сигнала он просто не в курсе - и тратит время на разработку кода, допускающего отсылку сигналов через провода. Ну да. Азбуки Морзе.
(К слову, последняя на данный момент редакция морзянки датируется нашим тысячелетием - в 2004 году в неё добавили символ @, чтобы упростить фанатам обмен своими электронными адресами).
Тем временем, британец Уильям Фотергилл Кук окончательно устаёт лепить восковые анатомические пособия на основе препарированных трупов для продажи медицинским академиям, и, как и полагается нормальному художнику эпохи, заболевает телеграфной лихорадкой на лекции об электричестве.
Что и превращает его в заклятого врага Морзе. Попытка Кука работать с профессором Чарльзом Уитстоуном заканчивается ещё забавнее: оказывается, тот уже работает над электрическим телеграфом, и не горит желанием делиться славой изобретателя. Долгая грязная свара Кука и Уитстоуна о том, кто же изобрёл телеграф не в последнюю очередь началась после того, как Уитстоун получил от Кука оскорбительное предложение шестой части прибылей от предполагаемого внедрения подобного устройства.

Дальше стало только хуже.
Морзе и Кук на полном ходу влетели прямиком в затухание сигнала.
Забавно, что проблему ещё в 1829 решил Джозеф Генри - с помощью реле для отсылки такого же сигнала в начале затухания предыдущего. Для научного сообщества это изящное практическое решение теоретической проблемы секретом не было. Кук получил свою помощь от британского учёного Чарльза Уитстоуна. Морзе познакомили с профессором Леонардом Гейлом.
Оба в итоге успешно создали рабочие прототипы.
Но именно в этот момент началась и самая большая проблема электрического телеграфа.
Лоббирование.
Семафор лишь репродуцирует человека с флагами. А вот абстрактные электрические точки и тире на умы современников оказывали просто отупляющее воздействие. Ну да, примерно как газеты и другие периодические издания 1980ых и представить не могли, как повлияет на их фактические продажи какой-то там «интернет».
Обе команды пытались отыскать инвесторов. Случайная встреча Морзе и Кука в ходе поиска британских спонсоров предсказуемо закончилась грязной склокой. Морзе решил больше не связываться с Британией, когда понял, что Кук попросту саботирует любую его работу в этой области.
Для Кука же Морзе стал уже вторым умником, претендующим на его заслуженные лавры первооткрывателя.
Тем не менее, линия «Вашингтон-Балтимор» оказалась успешно построена Морзе. Длинный список имён политиков опередил паровоз с той же почтой на шестьдесят четыре минуты.
Кук тоже смог развлечь британскую публику забавной безделушкой. Лондонская «Таймс» получила сообщение о рождении второго сына королевы Виктории через сорок минут после родов. Три поезда британских лордов отправились на банкет по случаю дня рождения, но герцог Веллингтон ухитрился забыть парадный костюм. Он телеграфировал в Лондон - и костюм прибыл следующим же поездом.
Триумф электрического телеграфа!
Частные телеграфные линии оплетали Америку словно творчество обожравшихся метамфетамином электрических пауков. Знаменитый «Пони Экспресс» в 1860 году брался доставить письмо из Сент Джозефа (Миссури) в Сакраменто (Калифорния) за десять суток. 26 октября 1861 года он закрылся - на вторые сутки после того, как в Сакраменто появился телеграф.
Британские линии связи распространялись вдоль железных дорог. Европа занималась тем же самым процессом... за исключением Франции. Заменять изящное французское изобретение какой-то новомодной британской поделкой там попросту брезговали.



Телеграфные линии, тем временем, успешно перешагивали границы. Первый случай межгосударственной связи - телеграф на границе Пруссии и Австрии. Вместо подключения линий связи напрямую, государства в буквальном смысле этого слова построили на границе отдельную телеграфную станцию. Каждое сообщение записывалось на бумагу, переносилось через границу (внутри того же здания) и отправлялось дальше уже национальным оператором. Да, к информационной целостности границ тогда относились без присущего современной глобализации пофигизма.
Оставалось, впрочем, и капитальное препятствие.
Атлантика.
Англию отделял всего лишь пролив. Америку - океан. Подводная телеграфная линия с точки зрения инженера-современника оказалась форменным кошмаром. Каучуковая резина попросту деградировала в морской солёной воде. Провод требовалось делать достаточно тяжёлым для отрицательной плавучести. Вода и глубина меняли характеристики сигнала.
Для своей эпохи межконтинентальный телеграф стал аналогом межзвёздного полёта. Хорошо бы... но явно не при нашей жизни!
В 1856 Атлантическая Телеграфная Компания объявила о дерзкой попытке всё же проложить линию связи. К сожалению, они сделали ставку на Эдварда Оранджа Уилдмана Уайтхауса. Как известно, достаточное качество работы можно обеспечить либо глубокой теоретической подготовкой, либо длительным практическим опытом. Уайтхаус органично сочетал отсутствие как первого, так и второго. Его кабель имел многочисленные инженерные ошибки ещё на стадии разработки.

После двух лет усилий кабель всё же проложили. Мир обезумел. Событие века! Триумф прогресса! Конец любых войн!
Задора хватило ненадолго. Деградация связи началась моментально. Кабель не проработал и месяца. Уже знакомый профессор Уитстоун и Уильям Томсон (он же первый барон Кельвин) в составе комиссии по совместному расследованию проблемы заключили, что Уайтхаус представлял собой терминальную стадию эффекта Даннинга-Крюгера - и попросту не обладал нужным знаниями, чтобы хотя бы вовремя заметить свои ошибки.
Разумеется, тот был уволен, после чего жутко обиделся и написал книгу с гневной отповедью гнусным клеветникам.
Телеграфная компания, тем временем, успешно запустила вторую кампанию по сбору финансирования прокладки кабеля. В этот раз всё проектировал Томсон. Для работ в море использовался Грейт Истерн, самый большой океанский корабль эпохи.



В 1865 году началась следующая эра в развитии телеграфа. За первый день работы прибыль составила тысячу фунтов стерлингов. Порядка 41 тысячи долларов по ценам 2010 года. За жалкие два года Атлантическая Телеграфная Компания заработала достаточно, чтобы расплатиться с её чудовищными долгами. Кабель оказался золотой жилой. В 1844 году сообщение из Лондона в Бомбей шло десять недель в одну сторону. Телеграф справлялся за четыре минуты с учётом времени на получение ответа. Мир сжимался на глазах. Телеграфные компании зарабатывали миллионы.Все хотели инвестировать в прокладку новых телеграфных линий и получить свою долю прибыли.

Британская империя, над которой в те годы не заходило солнце, начала строительство внутренних имперских защищённых телеграфных линий. Контроль Британии над колониями усиливался. Даже полное отключение международной связи массовым сговором третьих держав больше не лишало государство и его колонии и доминионы прямого телеграфного сообщения.

Разумеется, кроме проповедей о техническом прогрессе у новинки оказалась и более пригодная к эксплуатации практическая сторона - телеграфное мошенничество, кража и обман посредством заведомо ложной информации.
Ещё в 1830, когда семафоры начали передавать биржевые котировки, появились и первые мошенники. Так некие Бланки, довольно состоятельные банкиры, подкупили оператора для передачи секретной информации под видом «ошибок передачи». Сами они следили за башнями семафоров на безопасном расстоянии, и мошенничество вскрылось только через пару лет.
Эксплуатация неравномерного распространения секретной информации оказалась настолько же прибыльной. До какого-то момента букмекеры просто не видели ничего плохого в ставках на бега случившиеся трое суток назад. Именно столько в городишко на периферии ехала почта с результатами. Разумеется, доскакать за сутки-другие от городка с телеграфом и сделать заведомо выигрышную ставку до прихода официальной почты оказалось крайне выгодным дельцем.
Трюк работал ещё в начале двадцатого века - когда голосовая трансляция вслух запросто могла включать писк телеграфа с письменными сообщениями журналистов на заднем плане, и опытный телеграфист мог получать ценную информацию на добрых полминуты раньше, чем её озвучивал комментатор.
Главным, как всегда, оставалось умение вовремя остановиться и уйти.
Вновь заявили о себе бессмертные «нигерийские письма». Сейчас мы знаем их как мелкое сетевое преступление, но письменные упоминания аналогичного телеграфного мошенничества датируются 1888 годом, в рабочих документах инспектора полиции Джона Бонфилда.
Юристы же вовсе не торопились решать проблему.
В 1886 некий Майерс подкупил телеграфного оператора, чтобы тот задержал отправку результатов бегов на достаточный срок для ставки на победителя. Хотя Майерса успешно арестовали, согласно государственным законам он просто не совершил преступления. Задержка почты считалась преступлением, да, но телеграф юридически не относился к почте!
Закон пришлось лихорадочно «растягивать» в новую область технологии. Майерс под действие закона не попадал, так как обратной силы законы не имеют, но успешно решил свою проблему сам - передозировкой опиума.
Попытка опрометчиво запретить коды и шифры всем, кроме правительства и телеграфного руководства также ни к чему хорошему не привела. Электрическая Телеграфная Компания принялась уже сама крайне выгодно эксплуатировать порождённый законом информационный дисбаланс. Котировки акций и цены в Лондоне (Англия) пребывали в открытом доступе, но в Эдинбурге (Шотландия) оказывались крайне выгодным товаром! Разумеется, передача шла разрешённым официальным кодом. Разумеется, желающие в Эдинбурге - банкиры и купцы, могли своевременно купить доступ к этой информации.
Дорого.
Вопросы кодировок оказались ещё важнее после взаимопроникновения телеграфных сетей разных государств. Местные законы попросту конфликтовали. Началась регулировка дозволенных языков международных телеграфных сообщений. Чем больше стран присоединялось к телеграфной сети, тем больше разрасталась проблема. В 1864 году французская телеграфная конференция 20 наций породила Международный Телеграфный Союз. Главным его достижением стало разрешение на использование кодов и шифров. Теперь их мог использовать кто угодно и как угодно.
Это и случилось.
Цены на телеграфные сообщения непринуждённо составляли до сотни долларов за десять слов. По ценам 2010 года - порядка 1350 долларов! Возможность передать вместо них какое-нибудь «Непаша» или «Попела», чтобы получатель не более чем прочитал в шифроблокноте «отправьте новую партию летнего обмундирования» экономила кучу денег. Основными покупателями кодовых блокнотов и томов стали не военные и шпионы, а обычные торговцы, даже не рыночные магнаты.

(Типичный пример гражданской книги телеграфных кодов доступен по ссылке: www.houwie.net/ntele01.html)

Параноики заказывали уникальные шифры и коды. На практике же, строки беспорядочных символов опять породили массу проблем с отправкой сообщения.
Жизнь оператора, которому приходилось внимательно читать, а потом столь же внимательно, чтобы не опечататься, пересылать шизофренические глоссолалии из десятка слогов, превратилась в ад. Они получали денежные премии за скорость отправки больше 40 слов в минуту. С кодовыми словами просто не получалось работать с той же скоростью.
Международный Телеграфный Союз принял новые правила. Кодовые слова допускались только пригодные к чтению вслух и не длиннее семи слогов. Нечитабельные шифры, вне зависимости от засекреченного содержания, оплачивались за каждые пять букв.
Разумеется, начались отчаянные эксперименты набить побольше непроизносимых букв в каждый из слогов. В 1875 году по этому трюку безжалостно ударили ограничением на пятнадцать букв на слово. Цепные лингвисты большого капитала ответили на это непроизносимыми словами-уродами из 15 букв. В ответ слово урезали к 10 буквам и обязательному требованию к его наличию в немецком, английском, испанском, французском, итальянском, голландском, португальском или латыни.
Побочным эффектом погони за кодами оказалась высокая цена любой ошибки. Чем больше смысла паковали в кодовое слово, тем опаснее становилась опечатка.

В 1887 году торговец шерстью Фрэнк Примроуз отправил кодовое сообщение агенту о том, что он купил полмиллиона фунтов шерсти. Опечатка в одну букву превратила это сообщение в требование купить полмиллиона фунтов шерсти, что агент и выполнил. Профессионально, оперативно... дорого!
Опечатка стоила Примроузу 20000 долларов (около 270 тысяч долларов по фиксированному курсу 2010 года). Его иск против телеграфной компании привёл к возмещению одного доллара пятнадцати центов за отправленное сообщение - поскольку торговец решил сэкономить два цента за обязательную сверку полученного сообщения после отправки.

Процент несовпадения кодовых слов начали стремительно повышать - так, чтобы не совпадали как минимум две буквы каждого слова. Ошибка в одной букве приводила бы к тому, что слово просто выделялось как ошибочное. Справочные таблицы позволяли владельцу книги попробовать уяснить, какое же слово могло так исказиться на передаче.
К сожалению, таких слов не хватило. Поэтому их начали целенаправленно искажать. Телеграфный союз попробовал запретить составителям шифров прикалываЦЦа таким образом и ввёл официальный список разрешённых слов... но это уже оказалось бесполезным.
Проблемы телеграфистов целиком делегировали телеграфистам.

Справедливости ради, примерно в тот же момент компания Вестерн Юнион пришла к решению проблем с пересылкой денег телеграфом с помощью одноразовых цифровых кодовых блокнотов и региональных паролей.
Мода на телеграф стремительно превращалась в манечку, а то и откровенный заскок. Случались даже «телеграфные свадьбы», с разнесёнными в пространстве женихом, невестой и служителем культа.



Телеграфисты превратились в субкультуру, во многом похожую на любую современную. Непонятные за пределами круга реалии повседневной жизни, способность распознавать своих по уникальному «почерку», телеграфные игры в шахматы и шашки, ну и просто чаты в периоды затишья или ночных дежурств...

В операторы с охотой принимали незамужних женщин от восемнадцати до тридцати лет. Телеграфные романы из теоретической возможности стали реальностью, хотя в количестве отмечались и те случаи, когда любовь заканчивалась ровно в момент первой встречи любящих сердец вживую.

Разумеется, как и у любой другой субкультуры, у телеграфистов была своя разновидность прикладной фаллометрии. Телеграфная «Затычка из Зажопинска» различалась с крутым оператором скоростью передачи сообщений. Оператор первого класса выдавал 25-30 слов в минуту. Элита - сорок и больше. За это полагались соответствующие доплаты.
Компанию не волновали пол или даже возраст операторов. Только скорость работы. В итоге, целый срез этой субкультуры, так называемые «бумеры», могли свободно менять нанимателей и всё ещё получать гарантированное вознаграждение. Никаких собеседований, только ключ в руки и обычный рабочий день. Подобное отношение к работе порождало и весь спектр «звёздных болезней» - от простого алкоголизма до настоящих психических расстройств.

Телеграфисты зачастую начинали подростками на подработке. Книжки-фигнюшки с телеграфным кодом и основами рабочих требований продавались миллионными тиражами. Для работы в большом городе требовался исключительно навык. Замечательная карьерная лестница ко взрослой жизни из сонной провинции!

Разумеется, подобный рост сопровождался ритуалом инициации, таким же крутым, что и вся остальная субкультура. Чтобы «присолить» новичка, его по сговору выставляли на дежурство в одно время с лучшим оператором другой телеграфной станции. Тот начинал так же медленно, но повышал темп, пока истекающий потом новичок отчаянно пытался за ним угнаться. Ха-ха, лол, нуб! С Томасом Эдисоном, впрочем, метода дала сбой. Он не только выдержал темп, но и отправил в ответ ехидное «А теперь попробуй стучать по ключу другой ногой!»
Революция в передаче информации тем временем столь же закономерно привела и к революции в смежных отраслях. В старые добрые времена запаздывание на полтора месяца полагали нормой. Телеграф же полностью сломал понятие о «последних известиях».



Чем оперативнее работали газеты, тем больше становились их тираж с прибылью. Более того, возможность отслеживать события в динамике позволила успешно продавать утреннюю и вечернюю газеты - и публика охотно покупала обе!

Нью Йоркская «Ассошиэйтед Пресс» и некий Пол фон Рейтер пошли дальше. Рейтер начинал ещё в дотелеграфную эпоху, пересылкой биржевых сведений почтовыми голубями. Успешная «гонка за кабелем» привела его в Лондон. Новостные агентства выгодно продавали телеграфируемую информацию нескольким изданиям сразу - и позволяли тем заметно экономить на присутствии собственных корреспондентов по всему миру.
В ходе крымской войны, однако, выяснился и крупный недостаток новой связи. В дотелеграфную эпоху британское военное министерство публиковало свои решения в газетах. С появлением телеграфа оказалось возможным прочитать утреннюю «Таймс», послать телеграмму в Россию и в буквальном смысле этого слова передать новое решение противника своим раньше, чем его доведут вражескому полевому командиру!

Попытка же цензуры изрядно взбесила газетчиков.

Впрочем, не стоит думать, что проблемы командиров на этом закончились. Синдром «водителя на заднем сиденье» достал их даже в Крыму. Идея протянуть телеграф к театру военных действий казалась очень хорошей... но в реальности привела к бесконечным отчётам по телеграфу каждые пятнадцать минут и шквалу бессмысленных и беспощадных приказов тыловых гениев.

Ну и да, первые весточки «ужасов войны» оказались ни капли не меньшим ударом. Сведения из боя с минимальным запаздыванием, информация о военных неудачах и провалах шокировали современников. Горячие новости содержали чрезмерную дозу неприглядной реальности.

Дипломатические инциденты в реальном времени стали ещё большим ударом. Общественность взялась за дурную привычку требовать немедленного ответа правительства. Что ещё хуже, примерно тем же начали заниматься и все другие, иностранные, правительства. Выделенные телеграфные линии пришлось устанавливать не только в каждое посольство, но и в дома высокопоставленных дипломатов!

Впрочем, эта музыка играла недолго. В 1877 году Александр Грэхэм Белл создал новую игрушку - «телефон». Для телеграфной эпохи он стал таким же приговором, что и современная мобильная связь для традиционной связи двадцатого века.
Но это уже совсем другая история...

Пишет  Papes(s)a:

"Если ребенок Вас не слушает — возможно Вы несёте бред" (с)
"Если ребенок Вас не слушает — возможно Вы несёте бред" (с) — эту фразу в сердцах написал один обычный отец в интернет-обсуждении "непослушных" детей. И это очень резкая, но очень правдивая реплика. Ребенок "не слушается" обычно в очень конкретных случаях:

1. Вы требуете нечто не посильное для ребёнка этого возраста. Например, до возраста трёх лет Вы можете ему рассказывать и показывать на своём примере, как важно делиться с другим, угощать, но только после 3-х лет (а у многих и позже) у него появятся внутренние ресурсы преодолеть свою естественную жадность. Не нужно за нее стыдить, наказывать, пытаться ее преодолеть, это норма возраста. Сюда же относится умение сопереживать другим, которое формируется в индивидуальном темпе: у кого-то к 4-му году жизни, у кого-то — к 7-му. Ваша задача в развитии чувства сопереживаня - объяснять ребенку Ваши чувства в разных ситуациях: "Я расстроилась, когда ты разбил вазу", "Я горжусь, что у меня такой сын, когда ты бабушке помогаешь" и т.д.

2. Вы не потрудились объяснить малышу целесообразность некоего правила или запрета, либо это объяснение его не удовлетворило (прозвучало "бредово"). Приведу примеры "бредовых" пояснений: "Не бегай, а то упадешь!", "Не куплю, потому что денег не взяла". Ребенок не дурак — в первом случае он видит, что бег не заканчивается падением и что все бегают обычно без последствий. Во втором он ошибочно делает вывод, что нечто не покупается не потому, что оно не полезное, лишнее, не нужное или даже вредное, а только из-за нехватки денег. В таких случаях ребенок начинает мечтать о том, как он придет с кучей денег и купит себе всякого барахла. И как только он до денег "дорвется" — поверьте, так он и поступит.

3. Ребенок обижен, рассержен на Вас и не знает, как иначе это выразить, кроме как бунтовать против Ваших требований. Примите на заметку, что Вы не научили его (в первую очередь — на своем примере), как выражать обиду, злость, разочарование, усталость. Следовательно, ребенок выражает их так, как видел или как сам придумал. Ваша задача в таком случае - распознать его чувство и сообщить ему. Да, вот так просто. Так и скажите: "Ты рассердился на меня за то, что я мультик выключила, и теперь не хочешь идти гулять".

4. Ваши правила — "липовые". Никто в семье их не придерживается и ребенок это понимает. Особенно "липово" и "бредово" звучат так называемые двойные послания. Приведу их примеры: мама орёт ребенку "Хватит орать!" (то есть дает два послания: "кричать можно" и "кричать нельзя"), родитель посреди улицы у всех на виду трясет ребенка с криком "Что ты тут мне за концерты устраиваешь?!" (хотя сразу понятно, кто именно затеял шоу посреди улицы), родитель в очереди одергивает ребенка при попытке общаться с другимим людьми словами "Что ты к людям пристаешь?" (фактически при этом - сам пристает к ребенку по маловажному поводу) и т.д.

5. Ребенок устал или заигрался, озадачен или счастлив из-за какого-то события. Бывают состояния, в которые он может попросту забыть о правиле или запрете. Вспомните, как некие важные события отодвигают обыденные вещи: например, время сна в какой-то праздник, рацион питания в день, когда Вы перенервничали, этикет обращения, когда Вы спешите и т.д. Если Ваш ребенок ослушался под влиянием какого-то состояния или особого события — это не требует наказания, это нуждается в мягком напоминании и Вашем объяснении, почему он так сделал и почему следует в дальнейшем придерживаться правила.

Великодная Марьяна Сергеевна

URL записи

Автор - Надежда Краснушкина (aka scotihamster)
Редактор - Мария Алферова (aka Mairi)
www.highlands.ru/hdance/article_ww.html

1. Фильм

Даже не пускаясь в излишнюю «ловлю блох» и признавая право художника на свободное творчество, на вопрос можно ли считать «Храброе сердце» историческим фильмом придется однозначно и категорично ответить «НЕТ». Напротив, чем дольше его смотришь, тем больше ожидаешь увидеть в титрах традиционную фразу, что «любое совпадение имен и событий является случайностью». Перечислять все крупные и мелкие исторические «ляпы» можно было бы до бесконечности, ограничусь лишь самыми вопиющими. Прозвище (или, если угодно, почетное звание) «Braveheart» принадлежало не Уоллесу, а Брюсу. Уоллес не был крестьянином, он был сыном рыцаря. Эпизод с повешенными – сильно искаженный сюжет легенды XV века, автор которой, в свою очередь, неверно интерпретировал отрывок из поэмы XIV века. Действие фильма начинается в 1280 г, после того, как «шотландский король умер, не оставив сыновей», однако, в 1280 г. был жив еще не только сам король Александр III, но и два его сына и дочь! Но к этому вопросу мы еще вернемся чуть позже.

Введение Эдуардом в Шотландии права primae noctis является вымыслом, никаких упоминаний об этом в исторических источниках нет (да и само его существование и правоприменение в средневековой Европе – вопрос, по меньшей мере, спорный). Примером еще более высокого полета фантазии сценариста можно считать якобы случившийся роман Уоллеса с Изабеллой, женой Эдуарда II, и ее беременность. Дело в том, что в 1305 году, когда был казнен Уоллес, Изабелле исполнилось только 10 лет, а ее первый ребенок, будущий Эдуард III, родился 7 лет спустя!

Долгие годы английских притеснений – такой же миф. Шотландия оказалась под прямым английским правлением только в 1296 году, за год до начала восстания Уоллеса. Эдуард не «потребовал короны Шотландии для себя», тем более, он не сделал этого ни в 1280 году, ни после смерти Александра III, см. ниже.

Мы не располагаем никакими свидетельствами, что Уоллес и Брюс когда-либо встречались (хотя это и не исключено), более того, Уоллес провозгласил, что действует от лица «законного короля Джона», т.е. Джона Баллиола, соперника Брюсов в борьбе за престол.

читать дальшеБатальные сцены, которым в фильме уделено такое пристальное внимание, тоже далеки от исторической правды. Так, из битвы при Стирлингском мосту загадочным образом исчез сам мост, во многом обеспечивший победу шотландцев над превосходящим их в численности противником. Никак не упомянут и Эндрю Моррей, вместе с Уоллесом командовавший битвой и получивший в ней смертельное ранение. В изображении битвы при Фолкирке никак не фигурируют «шилтроны» - необычный способ построения войск, примененный Уоллесом.

Про костюмы разговор особый. Как ни кощунственно это прозвучит, Уильям Уоллес никогда не носил кильт. Он был уроженцем равнинной Шотландии, жители которой носили одежду, схожую с английской (при условии одинакового социального положения и уровня достатка). То же можно сказать и про шотландскую знать, тем более – нормандского происхождения, вроде рода Брюсов. Как одевались горцы – вопрос крайне спорный, одно можно сказать с уверенностью – это никоим образом не могли быть варварские подобия «грэйт кильта», который появился никак не ранее конца XVI века, но в котором разгуливает большинство шотландцев в фильме!

Вспомните сцену, где юный Уильям, после смерти родных, выходит ночью из дома, услышав звуки музыки. «Что они делают?», - спрашивает он у дяди. «Играют запрещенную музыку на запрещенных волынках». Вопрос мальчика не столь наивен, как может показаться. В кадре мы видим контур современной шотландской волынки (ее устройство сильно изменилось за последние несколько сот лет, а как она выглядела в те времена, мы можем лишь гадать), в то время как на саундтреке звучат волынки ирландские (принципиально отличающиеся по конструкции и, соответственно, звуку!). Строго говоря, волынки в Шотландии никогда не были официально запрещены, даже в XVIII веке, когда, после подавления якобитского восстания, правительство пыталось искоренить гэльскую культуру. Тогда под запрет попал, например, тартан (знаменитая «шотландская клетка») и одежда из него, но волынки избежали этой участи. Безусловно «перегибы на местах» случались, и за владение волынкой в те времена можно было легко поплатиться жизнью – в XVIII веке, но никак не пятью веками раньше!

2. Уоллес – историческое лицо

Когда речь заходит о жизни героев, первое, на что стоит обратить внимание – это тот исторический контекст, в котором им пришлось жить и действовать. Чтобы оставить след в истории, почва должна быть подходящей. Шотландия рубежа XIII-XIV веков предоставляла массу возможностей для подвигов и героизма, впрочем, ровно столько же, сколько и для подлости, трусости и предательства. Да простит читатель столь длинное историческое отступление, но рассказ о жизни Уильяма Уоллеса нельзя начать с чистого листа, не обозначив, хотя бы пунктиром, важнейшие вехи той бурной поры шотландской истории, в которую ему довелось родиться.

Долгий период мира, спокойствия и процветания, каким было правление короля Александра III, оказался внезапно прерван чередой трагических случайностей. С разницей всего лишь в 2 года умирают оба сына короля, и остро встает вопрос о престолонаследии. Впрочем, подлинной катастрофы пока ничего еще не предвещает: Наследницей объявляется Маргарет, малолетняя внучка Александра и дочь норвежского короля, более того, король еще достаточно молод, чтобы жениться повторно, что он и делает. Говорят, что именно красота молодой жены сыграла трагическую шутку с Александром – отправившись к ней мартовской ночью 1286 года, он сбился в темноте с дороги, и погиб, упав с лошади. Оставалась надежда на вероятную беременность королевы, но либо слух не подтвердился, либо ребенок родился мертвым. В это время Маргарет едва исполнилось 4 года. Высшая шотландская знать приняла решение создать регентский совет «Хранителей», которые должны были защищать интересы Шотландии на время малолетства наследницы и решить вопрос о ее замужестве. Согласно договоренности с английским королем Эдуардом, мужем «Норвежской девы» должен был стать его сын, будущий Эдуард II, причем в договоре особо оговаривалось, что Шотландия сохранит при этом свою независимость. Но этим планам также не суждено было сбыться – будущая королева умерла в 1290 г, по пути из Норвегии в Шотландию.

Таким образом, старинная королевская династия МакАльпинов прервалась, и сразу образовался обширный круг претендентов, заявивших свои права на престол. Дабы не допустить распри, Хранители организовали судебный процесс, так называемое «Великое Дело», на котором рассматривалась обоснованность претензии каждого кандидата. В качестве арбитра был приглашен Эдуард – могущественный сосед, обладавший огромным авторитетом в международных делах. Кстати, Эдуард и сам был одним из претендентов, но не входил в число фаворитов. Главный спор развернулся между Джоном Баллиолом и Робертом Брюсом (дедом будущего короля). Процесс затянулся на целых полтора года и был осложнен требованием Эдуарда, чтобы будущий король, кто бы ни был им избран, признал его в качестве сюзерена. Это требование противоречило прежним договоренностям и заверениям, данным самим Эдуардом, но, в конце концов, все претенденты вынуждены были с ним согласиться. Наконец, в 1292 году суд пришел к выводу, что наибольшими правами на престол обладает Джон Баллиол, он был коронован и принес вассальную клятву английскому королю.

Эдуард не замедлил воспользоваться своими новыми правами, обращаясь с новым королем как с рядовым вассалом, вплоть до вызова его в английский суд в качестве ответчика; шотландским баронам велено было отправиться вместе с английскими войсками во Францию, с которой Эдуард вел войну, шотландским купцам - прекратить сообщение с континентом. В марте 1296 года, в ситуации нарастающего недовольства, Баллиол денонсирует свою клятву и заключает с Францией антианглийский военный союз. Эдуард действует молниеносно – вторгнувшись на шотландскую территорию, он захватывает Берик, один из крупнейших и богатейших городов Шотландии, в котором его солдаты устраивают чудовищную бойню, вырезав практически все население, без различия возраста и пола. А через месяц шотландское войско терпит сокрушительное поражение в битве при Данбаре, многие шотландские бароны попадают в плен, Баллиолу удается скрыться, но вскоре и он схвачен и принужден отречься от престола. С этого момента Шотландия попадает под прямое английское правление, шотландские дворяне вынуждены принести присягу Эдуарду, «Камень Судьбы», на котором короновались шотландские короли, увезен в Лондон, королевство лишилось короля и превратилось, фактически, в английскую провинцию. Английское духовенство поспешило наложить руки на шотландские церковные должности и доходы, английские чиновники и сборщики податей заполонили страну. Теперь недовольство и ненависть к англичанам пронизали все общество сверху донизу, достаточно было малейшей искры, чтобы вспыхнуло восстание. И этой искрой в 1297 году стало выступление Уоллеса.

Точная дата рождения Уильяма Уоллеса неизвестна, но, вероятно, он появился на свет в 70х годах XIII века. Два селения - Элдерсли и Эллерсли оспаривают друг у друга почетное право считаться малой родиной будущего героя нации. Нет определенности и в том, кем были его родители. Традиционно считалось, что отца Уоллеса звали Малкольм, но после того, как была найдена печать некого Дэвида Уоллеса, рыцаря и вассала Джеймса Стюарта, именно его стали считать наиболее вероятным отцом Уильяма. Итак, вопреки распространенному мнению, Уильям Уоллес не был "простым" человеком, крестьянином, а происходил из хоть и небогатого, но дворянского рода. Он был вторым сыном в семье, нам известно о существовании, по крайней мере, двух его братьев.

О детстве Уильяма достоверных сведений не сохранилось, но можно, по всей видимости, утверждать, что он получил достаточно приличное образование. Считается, что он обучался латыни при монастыре в Пейсли, а затем был отправлен в Данди в грамматическую школу, существующую, кстати, и по сей день. Впрочем, ни одного документального источника, способного пролить свет на жизнь Уоллеса до 1297г., к великому сожалению историков, не существует. Что же касается легенд, то все они сходятся в одном - юный Уильям достаточно рано оказался вне закона. Одна история повествует о том, что он поссорился с группой английских солдат у реки Ирвин, когда те хотели отобрать весь его улов. Дело окончилось стычкой, в которой Уоллес, с присущей начинающим героям легкостью и ловкостью, перебил весь отряд. По другой версии, убитым оказался сын английского правителя Данди, оскорбивший Уильяма и его семью.

Первым документально зафиксированным поступком Уоллеса стало убийство Уильяма Хэйзелриджа, шерифа Ланарка (что было одним из пунктов обвинения на суде в Лондоне). Легенда, созданная Слепым Гарри, и перекочевавшая затем, с некоторыми изменениями, в сюжет фильма гласит, что Уильям совершил это убийство в качестве мести за смерть своей жены, Марион Брейдфьют (Маррон в "Храбром сердце"). По версии Гарри, скрывающийся от властей Уильям тайно посещал ее и их маленькую дочь, живших в Ланарке. Когда это стало известно шерифу, женщина была схвачена и, отказавшись выдать возлюбленного, казнена. Месть Уоллеса не заставила себя ждать - он зарезал Хэйзелриджа, а труп разрубил на части. С этого момента исследователи ведут отсчет того периода, что в дальнейшем получил название Первой шотландской войны за Независимость.

В течение 1297 года Уильям, к которому стекаются все новые и новые сторонники, ведет систематическую борьбу с английскими отрядами и гарнизонами, один за другим берет замки и освобождает города. Этим временем датируется событие, вошедшее в историю под именем "кладовой Уоллеса" - хитростью взяв замок Ардроссан (он и его люди устроили пожар в близлежащих строениях, а затем одного за другим перебили гарнизонных солдат, вышедших из замка, чтобы узнать, что произошло), Уоллес велел скинуть в подвалы замка трупы англичан, раненых, а сверху - весь гарнизонный запас продовольствия. Развалины этих подвалов можно увидеть и по сей день, ныне они превратились в достопримечательность для туристов. Во время раскопок, недалеко от замка было найдено кольцо с выгравированной на нем буквой "W", что, естественно, дало повод для слухов, будто бы кольцо принадлежало самому Уильяму.

В конце августа войско Уоллеса объединяется с другими восставшими, под командованием Эндрю Моррея, и совместными силами они дают англичанам бой при Стирлингском мосту. Несмотря на более чем двукратное превосходство соперника, победа досталась шотландцам. Уоллес и Моррей выстроили свои войска на возвышении вблизи моста, англичане, стоявшие на другом берегу, начали переправу. Из-за узости моста по нему могли проехать не более двух рыцарей в ряд, позволив половине переправиться, шотландцы обрушились на них сверху, заперев в петле, образованной излучиной реки. Английская конница увязла в болоте и была полностью истреблена, в создавшейся панике и давке мост не выдержал тяжести и рухнул в воду, потопив вместе с собой изрядное число англичан. В битве погиб и английский наместник, Хью Крессингем; по легенде, с него содрали кожу, которая пошла на ремни, в частности Уоллес сделал себе из нее новый ремень для меча. Впрочем, потери понесли и шотландцы, Эндрю Моррей получил смертельные ранения и вскоре скончался.

Авторитет Уоллеса после победы возрос необычайно. Он был провозглашен единоличным Хранителем Шотландии и занялся государственными делами – возобновил издание государственных актов, активно влиял на выборы нового епископа, заключал договоры с немецкими купцами, вел рекрутские наборы.

Но победа была краткосрочной. Эдуард вернулся из Фландрии и лично возглавил карательную экспедицию. Уоллес старательно избегал открытого столкновения, применяя тактику «выжженной земли». Английская армия голодала, уэльские отряды подняли бунт, Эдуард едва не повернул обратно, когда ему донесли, что войско Уоллеса стоит вблизи Фолкирка. 22 июля 1298 года состоялось сражение, в котором шотландцы потерпели тяжелое поражение. Уоллес применил необычную тактику, он выстроил свое войско в 4 круглых «шилтрона», в которых воины, огороженные частоколом, стояли плечом к плечу, закрывшись шиитами и ощерившись во все стороны копьями, и между которыми располагались лучники. В связи с этим Уильяму приписывается легендарная фраза, будто бы сказанная им в напутствие своим воинам: «Я поставил вас в круг – пляшите, как умеете». И без того трудное для шотландцев положение стало катастрофическим, когда большая часть баронской конницы покинула поле боя, не желая умирать за «низкородного» Уоллеса. Шилтроны хотя и выдержали первый натиск кавалерии, оказались бессильны перед стрелами английских стрелков, вооруженных длинными тяжелыми луками. В образовавшиеся бреши прорвалась конница и довершила разгром. Впрочем, победа тяжело далась и англичанам, их потери были даже больше, чем при Стирлинге, но от армии Уоллеса не осталось практически ничего, хотя самому ему и удалось скрыться.

После поражения он вынужден был сложить с себя полномочия Хранителя и передать их Роберту Брюсу и Джону Комину. Считается, что после этого он отправился во Францию, чтобы заручиться поддержкой французского короля. Шотландцы продолжают вести мелкую партизанскую войну, старательно избегая генеральных сражений, зато одерживают, благодаря папской поддержке, ряд дипломатических побед над Эдуардом. Но все безрезультатно, французы терпят поражение и заключают сепаратный мир с Англией, а Роберт Брюс решает перейти на сторону Эдуарда, не желая, по-видимому, рисковать ради реставрации своего соперника Баллиола. Руки у Эдуарда оказались развязаны, и он в короткие сроки восстанавливает контроль над шотландской территорией. Уоллес еще год продолжает вести борьбу во главе небольшого отряда, пока в августе 1305 года его не выдает англичанам шотландский барон Джон Ментит.

Уоллес был доставлен в Лондон, предстал перед судом и признал все преступления, как то: созыв парламента, издание государственных актов, поддержка союза с Францией, за исключением лишь одного – измены, ибо он никогда не присягал Эдуарду. Он был признан виновным и приговорен к казни, как изменник. Его издевательски увенчали дубовым венком, как «короля преступников». 23 августа Уильяма Уоллеса раздели донага, привязали к хвостам лошадей и протащили через весь город к месту казни, где он был сначала повешен, но оставлен живым, оскоплен, его живот распорот и внутренности сожжены перед ним, затем его обезглавили и разрубили тело на четыре части. Голова Уоллеса была выставлена на всеобщее обозрение на Лондонском мосту, где к ней вскоре присоединились головы его брата Джона и Саймона Фрейзера, еще одного шотландского мятежника, а конечности разосланы по четырем шотландским городам.

3. А кто же герой?

Но история Уоллеса вовсе не заканчивается его смертью, напротив, можно сказать, что самое интересное еще только начинается, поскольку со смертью Уоллеса-человека рождается Уоллес-миф. Всевозможные легенды о его подвигах возникают, изначально, в устной традиции, затем, около 1470 года появляется поэма Слепого Гарри «Поступки и деяния сэра Уильяма Уоллеса, рыцаря из Элдерсли», основанная на устных преданиях и героизировавшая его образ. Поэма, будучи плохим помощником в том, что касается подлинной истории Уоллеса, сыграла огромную роль в деле формирования мифа. Уоллес из поэмы совершает подвиги на каждом шагу, с ловкостью уходит из засад, в одиночку справляется с отрядами солдат и пиратов, доводит свою армию аж до пригородов Лондона, меняет обличья, переодеваясь то в монаха, то в старую женщину, то в гончара, отправившись во Францию, побеждает местных придворных силачей и даже льва, и т.д. Гарри создает свою поэму в условиях вновь обострившихся англо-шотландских противоречий, вероятно, по заказу; ее героический, ярко антианглийский пафос больше дает для характеристики времени самого поэта, чем его героя. Фигура Уоллеса оказывается как нельзя более удобной для пропагандистских целей, а поэма – источником для вдохновения многих поколений. К ней обращаются, в свое время, многочисленные литераторы, от Роберта Бернса и Байрона, до Джона Китса и Уильяма Вордсворта, она же становится основой для сценария «Храброго сердца». Вальтер Скотт посвящает Уоллесу один из своих романов, на волне общеевропейского подъема националистического движения в 1869 году вблизи Стирлинга возводится монумент Уоллесу. Монумент, башня 220 футов высотой, построенная в стиле викторианской готики, была сооружена на народные пожертвования и средства, полученные из-за рубежа, в числе донаторов называют даже лидера итальянского национального движения Гарибальди. Внутри монумента хранится «меч Уоллеса», огромный клэймор (двуручный меч), длина его лезвия 4 фута и 11,5 дюймов, рукояти – 5 футов и 4 дюйма, было подсчитано, что чтобы свободно обращаться с этим мечом, рост Уоллеса должен был быть не менее 6 футов и 6 дюймов (т.е. почти 2 метра)!

Уоллес и Брюс, подобно нашим гражданину Минину и князю Пожарскому, образуют пару национальных героев, символов борьбы за свободу, отчаянного мужества и благородства. Миф живет своей собственной жизнью, подчас оказывая едва ли не большее влияние на историю, чем персонаж, его породивший. В самом деле, все, достигнутое Уоллесом настоящим, было вновь потеряно очень быстро, Стирлинг скоро снова перешел под контроль англичан, восстание подавлено, а сам он казнен. Брюс должен был начинать все с самого начала.

Так что, пожалуй, придется признать, что в негласном соперничестве двух Уоллесов, пальма первенства принадлежит мифу, затмившему собой человека. Несмотря на всю критику фильма, одного у него нельзя отнять – он действительно всколыхнул интерес к Шотландии как внутри нее, так и за ее пределами. Въедливые историки могут сколько угодно упражняться в остроумии, выискивая все новые погрешности против истории (один из них насчитал 18 ошибок, допущенных за первые 2,5 минуты фильма!), но факт остается фактом: выход на экраны «храброго сердца» подстегнул шотландское национальное самосознание, заставил обратиться к собственным корням и истории, ощутить гордость за свой народ. В 1997 году шотландцы проголосовали за создание национального парламента, впервые с 1707 года страна получила свое собственное правительство, и Уоллес-миф сыграл в этом далеко не последнюю роль. В это время возрождается интерес к национальной одежде, иметь свой тартан отныне становится комильфо, появляются и регистрируются десятки и сотни новых расцветок. Шотландская национальная партия, выступающая за отделение Шотландии, стремительно набирает вес, совсем недавно мы могли наблюдать, как впервые в своей истории она победила на парламентских выборах.

Уоллес стал не только мифом, но и брэндом, неотъемлемой частью туриндустрии. Фигурки а-ля Мэл Гибсон уверенно заняли почетное место на полках сувенирных лавочек рядом с Несси, шотландским печеньем, клетчатыми шарфами и виски. Неизвестно, как бы отнесся к этому реальный Уоллес, но кто бы стал его спрашивать? Став мифом, человек более не принадлежит самому себе, он - народное достояние, эмблема и икона, хочет он того или нет.

Пишет  silver bird:

6 августа 1945 Цутомо Ямагучи находился в Хиросиме в деловой поездке, где застал ядерную бомбардировку. Ему повезло, он ее пережил, т.к. ночевал в бомбоубежище чтоб не платить за гостиницу в целях экономии. На другой день он решил побыстрее свалить из почти уничтоженного города, и отправился домой....в Нагасаки. Где 9 августа пережил второй ядерный удар. Он выжил и там,став единственным известным в истории человеком, пережившим два атомных удара. Дожил он до 95 лет и написал об этом несколько книг. Я вот думаю, пережить два атомных удара и дожить до 95 это повышенная фартовость или наоборот

URL записи

Пишет  Кира Блювштейн:

У Низама ночью умер первенец.
Хороший, толстый младенец, негромкий, но такой весь основательный, плотный, с крепкими складчатыми локтями и коленками. Пухлый, как хлеб на хорошей закваске. Казалось, ничего плохого не может с ним случиться. И вот надо же.
На закате Низам-младший еще сосал материнскую грудь, сопел, наморщив покрытый черной шерсткой - совсем как у отца в детстве - лоб, а как солнце зашло, так вдруг вытянулся и перестал дышать. Как-то его трясли, чем-то растирали, кричали, плакали, но все было без толку, и дальше Низам минут на сорок как будто отключился, а когда включился обратно, все уже кончилось.
Было очень тихо, долго было очень тихо, потом в доме у соседа, молодого веселого еврея, надрывно заплакал ребенок. Тоже первенец, жены рожали с разницей в два дня, позавчера еще обменивались рецептами: чем мазать грудь, чтоб соски не трескались. Отцов трудно было назвать друзьями, но и ненависти друг к другу они не испытывали: когда десять лет назад здесь убивали еврейских первенцев, Низаму едва исполнилось тринадцать, и в погромах он конечно не участвовал. Еврейский ребенок родился хиленький, с синеватой обезьяньей мордочкой, с кожей, сухой и тонкой, как лист мацы. Грудь брал плохо, все время спал, его и на улицу не выносили, чтоб не сглазить. И вот сейчас он плакал, срываясь на визг, захлебываясь и подвывая. Орал, как недорезанный. Как нормальный живой младенец он орал, чего уж там.
Ветер был западный, как раз со стороны еврейских домов, и Низаму, вышедшему во двор продышаться, казалось, что ребенок орет прямо у него над ухом. Низам повернул голову на восток, туда, где стояли дома его старших братьев и всякой другой, поближе да подальше, родни. Там все было тихо.

Еще когда реки закровавили, Низам сказал жене: надо отсюда валить. И потом повторял не раз, и когда жаб доставал из суповой миски (просил же не оставлять открытой посуду во дворе!), и когда разделывал внезапно околевшую за одну ночь скотину, ну и вот это все, песьи мухи, пухоеды, гром и молнии, каналья, тысяча чертей. Валить надо, бормотал Низам, нехорошо тут, и соседи шепчутся, кровью ворота мажут, ты вообще видела, чтоб кровь на воротах к чему хорошему приводила? Говорят, бог ихний на нас злится. Сперва пухоеды, потом скотину всю выморил, а кончится тем, что всех наших первенцев передавит. Бери что там нужно на первое время и делаем отсюда ноги.
Но жена, обычно кроткая и послушная, вдруг встала намертво: никуда не поеду, последний триместр пошел, скажи спасибо, что на сохранение не положили, мы шесть лет старались, уже и мать твоя вся на говно изошлась, знаешь, что она мне прошлой весной сказала? Не знаю и знать не хочу. Сказала, что лучше бы мой Низамчик на еврейке женился, старший уже в школу бы ходил, у этих небось таких пустопорожних не бывает, вот что! Нашла кого слушать. А попробуй ее не слушать, змею старую, она и муравью в ухо влезет и не застрянет! (Про змею сказала тихо, почти шепотом, но Низам услышал и даже не хлопнул жену по губам. Мать и правда была злющая, хуже песьей мухи). И вообще, сказала жена, почесывая руку со шрамом от внезапно появившейся (как раз после мора скота) язвы. И вообще, Бог не Микишка, у него своя книжка. Когда это он наказывал детей за разборки взрослых?
Всегда, хотел сказать Низам, но только махнул рукой и пошел со двора. Что-то ему подсказывало, что бежать с беременной женой от смутно ощущаемой опасности, рожать черт знает где, в хлеву, под дырявой крышей, из которой торчит непонятного происхождения звезда - это, как ни странно, не худший вариант, и что однажды им кто-нибудь да воспользуется. Да вот хоть те же евреи и воспользуются. Низам курил и вяло жевал эту странную мысль, но ни во что внятное она не пережевывалась. С мыслями у будущего отца семейства вообще было не очень. Низам - значит «дисциплинированный». Сказано не рыпаться - он и не рыпался. Сказано десять казней - значит, десять. Даже если сказано не ему, все равно.
Ночью после того разговора Низаму приснилось, что жена уже родила, а он почему-то утащил младенца на берег какой-то большой реки, положил в корзину и пустил по воде. Во сне он чувствовал прилив совершенно поросячьего счастья, и чем дальше удалялась по течению корзина с толстым, похожим на пухлую булку младенцем, тем громче Низам кричал от радости, а когда корзинка скрылась за поворотом, сел на берег и заплакал. Проснулся, когда рубашка была уже абсолютно мокрая, и трусы, и простыня. У жены отошли воды. Бежать было поздно. А теперь вот уже и незачем.

Низам докурил, кинул бычок в куст в метре от забора и посмотрел в небо. Было тихо. Даже еврейский ребенок замолчал.
Слушай, бог, сказал Низам. А давай ты больше не будешь убивать детей из-за взрослых разборок, а? Вот просто не будешь и все. И никому не придется рожать в хлевах под дырявыми крышами и непонятного происхождения звездами, и внимательно следить за крысоловами, и прятать детей в литовском монастыре или за печкой в комендатуре, и становиться доверенными лицами, и в Сирию летать не придется, и выметать квасное, и пить четыре чаши, и куда это они все пошли из своих домов на западе, с вещами, с первенцами, с мазью от трещин на сосках в кармане старого пальто с желтой звездой на лацкане, в пустыню, что ли? Ладно, куда бы ни пошли, пусть дойдут лет хотя бы через сорок, хуй с ними, у Красного моря побеседуем. А пока я с тобой разговариваю, слышишь, ты, бог? Оставь детей в покое, придурок. Моргни один раз, если ты меня понял и со мной согласен. И два раза, если нет.
В метре от забора загорелся куст.
И погас.
И опять загорелся.
И опять погас.
И снова стало тихо.

URL записи

«Британская пропаганда», «британская цензура» — звучит довольно непривычно вне контекста мировых войн. Однако и пропаганда (единства нации, расового и национального превосходства, империи и жертв во имя империи, милитаризма и проч.), и цензура в Британии 1880-1950-х годов присутствовали и в мирное время. Я постараюсь кратко ознакомить вас с тем, какие инструменты пропаганды использовались в тогдашней Британии и для чего. Поправки и замечания будут только кстати.

Важнейшим из искусств для нас является...
В конце 19-го — начале 20-го века кинематограф стал одним из основных видов развлечения публики в Британии, потеснив мюзик-холлы. К 1917-му году в Британии насчитывалось до 4500 кинотеатров с еженедельной аудиторией в 20 миллионов (!) человек. Британские военные осознали возможности кино на самом раннем этапе его продвижения в массы.

В 1900-м году сэр Эвелин Вуд, генерал-квартирмейстер британской армии, предоставил кинематографисту Р.В.Полу возможность снять 20 фильмов об армейской жизни. В том же году начали выходить первые «военные репортажи» на кинопленке, посвященные англо-бурской войне. На протяжении войны вышел целый ряд коротких сюжетов. Кинооператор Розенталь снял в Южной Африке первый короткометражный (большей частью постановочный) фильм о войне, «Стычка кавалерийских разведчиков, прикрепленных к боевой колонне генерала Френча, с бурами под Кимберли». Фильм состоял из трех сцен: «Скауты преследуют буров», «Пулеметы Максима в действии», «Атака и общая перестрелка». Весьма популярными были короткометражки об отправке солдат в Африку, а также о пленении буров – «Сдача Кронштадта лорду Робертсу», «Сдача генерала Кронье Лорду Робертсу».

Отмечу, что уже в первых «документальных» фильмах (тут более уместен термин «выпуск кино-новостей») британские кинематографисты начали делать монтажи, смешивая реальные сцены и постановочные кадры («Подписание мирного соглашения в Вереенигинге», «Пароход "Замок Бремар" отплывает в Южную Африку»). Появились первые художественные «военные» фильмы с полностью постановочными сценами и сюжетом («Призыв к оружию», «Возвращение солдата», в которых добровольцы возвращаются из Южной Африки и получают заслуженные награды).

читать дальше«Пилотные» фильмы об англо-бурской войне имели успех, а потому до начала Первой мировой войны английский кинематограф постоянно содержал фильмы или эпизоды о военных действиях в мире, где всё происходящее подавалось как новости, но освещалось с точки зрения британских интересов (напр., осуждение китайцев, русских и немцев, хвала японцам*).
------------------
* хвала японцам — интересна позиция некоторых тогдашних британских околополитических деятелей в «японском вопросе» — у «арийцев Востока» настоятельно советовали учиться «Родину любить». Но об этом позднее.
------------------
«Военные» художественные фильмы («Битва при Ватерлоо» 1913 года) и «документальные» пропагандистские фильмы («На службе короля», «Фильм о британской армии», «Английский матрос» 1908, «Создания дредноута» 1911), показывая только «чистые» эпизоды войны, а также «легкость» и красочность военной службы, стали существенными инструментами милитаризации общества.

Второй «пропагандистской» темой для кинематографа стал показ знати и особ королевской крови. До 1913-го года (когда был снят масштабный для своего времени документальный фильм «Королева на шестьдесят лет» про Викторию) ни одна публичная придворная церемония не ускользала от кинокамер – от коронаций и похорон, до появления монархов на выставках и общественных мероприятиях. Таким образом, жизнь королевской семьи, представители которой могли посетить ту или иную местность один раз в жизни, проездом, вдруг становилась не только описанной, но и оживала, приближая изображаемых персон к зрителю.

Третьей темой для кино в довоенной Британии стала география империи, с обзором колоний, их населения, инфраструктуры и продукции. По сути, такие фильмы выполняли несколько функций — популяризация колоний с целью эмиграции, популяризация продукции колоний (к примеру, фильм Кедбери о какао на Золотом Берегу), но и показывали примитивное население колоний, подкрепляя общественное мнение о том, что «наша святая обязанность — править этими людьми».

Однако, к моменту начала первой мировой войны кинематограф Британии был больше развлекательным, нежели документальным, публике больше нравились художественные фантазии, нежели документалистика. Впрочем, это не стало препятствием для популяризации военной тематики, которая просто стала использоваться в художественных фильмах. Особенный (что понятно) всплеск фильмов с такой тематикой произошел после начала ПМВ. Кроме того, во время ПМВ произошло два знаменательных изменения в индустрии.

Во-первых, появились первые открыто-пропагандистские фильмы, не претендующие на «документальность». Во-вторых, британская киноиндустрия была помещена в условия плотного сотрудничества с государством. С самого начала войны кинематография попала под действие Акта о Защите Государства. Впрочем, сами британские кинематографисты всё прекрасно понимали, и приложили максимум усилия для оправдания возложенных на них надежд. Так, была выпущена серия фильмов с известными военными деятелями.

Маленькое отступление. Во времена войны возникла интересная концепция документальных фильмов. Предполагалось производить два вида документальных фильмов. Первые делались для общественности, а вторые – «для истории». Кроме того, между производителями фильмов и государством была достигнута договоренность – всё отснятое становилось собственностью государства.

Интересно отметить, что основной акцент в военных фильмах периода делался на ближневосточном театре военных действий. Во-первых, это позволяло показать со всей наглядностью коварные германские планы мирового господства путем выхода к Индийскому океану. Во-вторых, боевые действия на Ближнем Востоке позволяли рисовать более красочную картину победоносной войны в экзотических местах, в отличие от мясорубки во Фландрии. Такими фильмами стали «С австралийцами в Палестине», «Британская оккупация Газы», «С войсками на Палестинском фронте», «Новые крестоносцы», «Оккупация эс-Салта», «С войсками в Месопотамии».

Маленькое отступление. В самом конце 1915-го года вышел один из главных пропагандистских британских фильмов времен ПМВ – «Британия готова». Режиссер фильма, американец Чарльз Урбан, создал впечатляющую картину огромной империи, дышащей войной – фабрики работают, корабли плывут, солдаты идут и проч. Фильм был показан в США в 1916-м году для того, чтобы повлиять на общественное мнение и склонить руководство США к вступлению в войну. Фильм оказался настолько пробританским, что цели своей не достиг вовсе, а Урбану пришлось с помощью финансов Моргана и Вандербильта создать серию фильмов с большим количеством смерти, войны и стрелянины на экране.

Помимо боевых действий, освещались и те виды деятельности, которые так или иначе были связаны с войной, особенно участие в ней молодежи и женщин (снятые по призыву Баден-Пауэлла два фильма о бой-скаутах, фильм о Флоренс Найтингейл). Кроме того, производилось кино, направленное на то, чтобы поддержать представление о войне как приключении (к примеру, фильм «Четыре пера» был снят два раза на протяжении войны; снимались фильмы о «героях нашего времени», выдуманных лейтенантах Роузе и Дэринге), и о войне как «имперской традиции» (и с точки зрения «преемственности времен», так и с точки зрения показа мощи всей империи).
Сила киноиндустрии была столь велика, что к концу войны коммерческие фильмы стали трудноотличимыми от официальных по силе воздействия на публику.

Для управления потоком киноинформации были созданы соответствующие ведомства и организации. В 1914-м году было создано Бюро Военной Пропаганды. В 1916 году в составе военного министерства был создан Кинематографический комитет, а на год раньше – Тематический Комитет, объединявший под эгидой военного министерства производителей документальных фильмов.

В конце войны официальная машина пропаганды была разобрана, что породило в обществе дискуссию касательно того, что должно представлять собой кино в послевоенной Британии. Какую роль должно играть кино в образовании, в идеологии, и как эту роль реализовывать? Дать ли кинематографистам свободу или возложить на них социальные обязательства? Такие вопросы стояли не только перед британскими кинематографистами 1920-х годов, но и перед американскими.

С 1909-го года местные власти в Британии получили право (согласно Акту о кинематографе) лицензировать кинотеатры (а значит — и отказывать в лицензировании). В связи с этим ещё до войны, в 1912-м году, владельцы британских киностудий создали механизм самоцензуры, Британский Совет Цензоров Фильмов. Первым главным цензором (1912-1916) стал Джордж Редфорд, до этого занимавший пост Наблюдателя за спектаклями (об этой должности будет рассказано позже). О масштабах цензуры можно судить по тому, что в первый год работы Совета было запрещены 22 фильма и изменены еще 166. Что не приветствовалось Советом: показ королевской семьи, судей, министров и других важных чиновников в неприличном виде, ни над одним из живых лиц нельзя было насмехаться, и ни один общественный деятель или организация не могли быть унижены. Прочие критерии были связаны с общественной моралью и религиозностью. Второй глава Совета (1916-1929), Т.П.О’Коннор, ввел также цензуру политическую «с учетом военного времени». Прошедшие цензуру Совета фильмы считались столь безопасными для публики, что с 1920-го года сертификаты качества, выданные Советом, стали свободно приниматься местными властями.

Отметим, что руководство Совета имело довольно специфическое прошлое. Брук-Вилкинсон, секретарь Совета с 1913 по 1948 год был членом центрального комитета разведки во время ПМВ, где отвечал за военную цензуру, а также курировал вопросы официальной государственной военной пропаганды. Эдвард Шортт (глава Совета с 1929 по 1935 год) занимал до этого пост Секретаря внутренних дел в правительстве Ллойд Джорджа. Лорд Тайрелл (глава Совета с 1935 по 1948 год) занимал до этого пост главы Британского Совета, главы Департамента политической разведки, постоянного зам.министра иностранных дел.

Соответственно, такие люди следили за тем, чтобы, несмотря на отсутствие госструктуры, ответственной за цензуру, всё было пристойно и «в интересах короны и государства». К примеру, была введена цензура расовых вопросов — полный запрет на показ отношений между белыми женщинами и небелыми мужчинами, а также (что интересно) любое бросание тени на стиль жизни жен британских чиновников за рубежом. Таким же образом запрещались показы социальных беспорядков и конфликтов рабочих и капиталистов. Цензоры могли потребовать вырезать сцену, текст на экране, а с появлением звукового кино — диалог (во избежание этого сценарии кинофильмов стали проходить предварительную цензуру до начала съемок фильмов).

Цензура иногда принимала интересную форму: запрещая показ социального конфликта низов и верхов, цензура пропускала фильмы, где показывался отказ от такого конфликта ради общей цели. Так, цензурой был пропущен фильм «Алый вымпел», в котором по сценарию рабочие отказывались от забастовки для завершения строительства нового корабля. Фильм «Четыре справедливых человека» был также пропущен цензурой, несмотря на то, что в нём речь шла об убийстве депутата; впрочем, депутат по сценарию был пацифистом. Тема эмиграции также проходила цензуру, но только эмиграции «туда, куда надо» (к примеру, в «Родесе Африканском» прямо рекламировалась Родезия как место для белых колонистов.

Цензура не останавливалась на британских фильмах, иностранные киноленты также должны были получить одобрение.
Так, из упомянутых в книге, был запрещен к показу фильм Д.Гриффита «Америка» (1924) по причине того, что темой фильма была война за независимость США. Также были запрещены фильмы «Броненосец Потемкин», «Буря над Азией», «Мать». Впрочем, для ограниченного круга доверенных лиц такие фильмы показывали при закрытых клубных показах.

Что еще подвергалось цензуре? Фильмы, неоднозначно освещающие положение англичан в Индии (в разное время под этим «неоднозначно» подразумевались разные вещи — в 1938-м году был запрещен фильм «Снятие осады Лакноу», чтобы не нервировать индийских националистов); а вот показ негров в качестве отрицательных или недоразвитых персонажей вовсе не запрещался. До смерти Георга V нельзя было ничего снять о королеве Виктории. Запретной оставалась тема пацифизма. Европейские державы (включая Германию после прихода нацистов к власти) также не должны были становиться предметом критики в кино. Армия и честь мундира не могли быть предметом насмешек. В то же время, в послевоенной Британии, несмотря на то, что ПМВ сильнейшим образом пошатнула позитивное отношение общества к войне как таковой, 1920-е годы стали тем временем, когда было выпущено очень большое количество псевдодокументальных и художественных фильмов о войне.

Я пропускаю длинные перечни фильмов, созданных и выпущенных на экраны страны в 1920-е годы. Главное, что требуется знать — это десятилетие показало, что кинематограф стал главным инструментом влияния на рабочие массы в Британии (разумеется, наряду с газетами).

Книгой, в которой приоткрывались новые подходы государственной пропаганды, стала «Проекция Англии» сэра Стивена Таллентса. Таллентс был пиарщиком из ИМС — Имперского Маркетингового Совета (а позднее работал в БиБиСи). Идеи, которые он высказал в книге, были довольно просты: в мире, где Британская Империя теряла «конкурентное преимущество» в экономике, борьба за торжество британских идей (вернее, идеи британского доминирования) переходила из области экономики в область борьбы за умы, в область зрелищ, знаний и идеологии. В этом британцам могло и должно было помочь кино — «величайший агент международного общения», так, как оно помогало в США и СССР. Британское кино должно было стать особым, с показом всей специфики, которая отличала Великобританию от других стран — монархии, парламента, литературы, ВМФ, торжественных церемоний, бойскаутов и проч.

Ещё до завершения работы над книгой Таллентс высказал свои идеи нескольким кинематографистам, в результате чего выработался план: британское кино должно было перенять принципы и методы пропагандистской работы, присущие советскому кино, с целью пропаганды «старой доброй Британии» в новом мире (под эгидой ИМС). Лидером группы стал Джон Грирсон, его помощником стал Джон Рит, оба шотландцы-пресвитериане. Главной идеей Грирсона был переход от приключенческого кино к образовательному, с подчеркиванием величия и необходимости империи, а также отказ от излишней коммерциализации киноиндустрии (с финансированием, осуществляемым большими корпорациями, которые взамен получали бы возможность косвенно рекламировать себя). Такие фильмы, как «Грузы с Ямайки», «Цейлонская песня», «Какао Золотого берега», «Мельница на Барбадосе», «Древесина», «Единая Семья», «Англия, проснись!», «Контакт», «Аэропорт», «Африканские авиалинии», «Будущее в воздухе» (все фильмы начала-середины 1930-х годов) — все они попадают в одну категорию «имперской пасторали». Однако при том, что в фильмы было вложено много денег, показ их в кинотеатрах не сулил больших выгод для владельцев кинотеатров. По этой причине фильмы показывались т.н. «недобровольной аудитории» — в школах, общественных и молодежных организациях. А что привлекало зрителя 1930-х годов?

Согласно проведенному в 1936-м году опросу, зрители шли в кино смотреть новостные фильмы о спорте, королевской семье, военных, а также об имперских делах (всё это помимо художественных фильмах, о которых речь пойдет далее). При этом аудитория кинотеатрах постоянно росла: в 1926-м году в Британии было 3000 кинотеатров, в 1938-м — почти 5000, в 1934-м году было продано около 900 миллионов билетов в кино, в 1940-м (т.е. уже в военное время) более миллиарда.
Среди художественных фильмов мелодрама доминировала, однако к 1930-м годам, поощряемые успехом приключенческих голливудских фильмов, британцы начали создавать целую серию звуковых фильмов на тему «патриотических приключений» (наиболее серьезной была работа студии «Лондонские фильмы»).

Отцами патриотического звукового кино в Британии стали братья Корда — Золтан, Винсент и Александр. Три брата-венгерских еврея стали создателями таких воспевающих империю фильмов как «Сэндерс с реки» (1935), «Барабан» (1938), «Четыре пера» (1939). Конкурент Корда, Майкл Бэлкон, стал создателем фильмов «Родс Африканский» (1936), «Великий барьер» (1936), «Копи царя Соломона». Ноэль Ковард создал Голливуде «Кавалькаду», фильм, который считается одним из лучших британских фильмов. В то же время в США также шел поток британофильских фильмов — от к/ф «Четыре пера» до легендарного фильма «Жизни бенгальского копейщика». Отметим, что и Корда, и Бэлкон были тесно связаны с Киноассоциацией консервативной партии, а также иногда работали советниками по созданию государственных пропагандистских фильмов. На Корда работали госчиновники высокого ранга, даже Уинстона Черчилля привлекли в качестве сценариста, хоть из этого ничего не вышло. Руководство фирмы Гамон-Бритиш было связано с правительственным аппаратом.

Вторая мировая война не только не приглушила, а ещё больше расширила сферу применения философии «имперского приключения» в кино, с одним важным исключением — из кинофильмов уходила тема империи, заменяемая темами британского духа, британской демократии и содружества англоязычных стран всего мира. Отметим лишь, что эта перемена коснулась и американского кинематографа, Американский офис военной информации в 1941-м году запретил изготовлять фильмы с такими акцентами.

На этом я заканчиваю часть заметок по британской пропаганде, посвященную кинематографу, оставляя за кадром постепенные изменения 195-60-х годов. Далее — учебники, театры и проч.

Императрица Сиси, портрет кисти Георга Рааба
Львовская национальная галерея искусств им.Бориса Возницкого

Пишет  tweed tea:

Черная смерть. Часть 2
В этой части речь пойдет о медицине того времени, теориях заражения и методах лечения.
Очень впечатлительным наверное читать стоит с опаской. Но, просьба не забывать что медицина с тех пор сильно продвинулась вперед и чуму теперь лечат)

«Первопричиной моворового поветрия стало положение звёзд, каковое наблюдалось в первый час после полудня 20 марта, когда три планеты сошлись между собой в созвездии Водолея. Ибо Юпитер, жаркий и влажный, заставляет ядовитый пар подниматься над болотами, а Марс — бесконечно жаркий и сухой, поджигает сказанные поры, почему и являются виду горящие искры, в то время как ядовитые испарения и огни пропитывают собой воздух» (Compedium, 1345 г.).

Во времена Чёрной смерти медицина в христианской Европе находилась в глубоком упадке. Во многом это было связано с примитивно-религиозным подходом ко всем сферам знания. Даже в одном из крупнейших средневековых университетов — Парижском — медицина считалась второстепенной наукой, так как ставила себе задачей «излечение бренного тела». Иллюстрацией тому является, среди прочего, анонимная аллегорическая поэма XIII века о «Свадьбе Семи Искусств и Семи Добродетелей». В этом сочинении Госпожа Грамматика выдаёт замуж своих дочерей — Диалектику, Геометрию, Музыку, Риторику и Теологию, после чего к ней приходит Дама Физика (тогдашнее название медицины) и также просит найти ей мужа, получая от Грамматики недвусмысленный ответ «Вы не из нашей семьи. Ничем не могу вам помочь».

Медицина XIV века
Врачу вменялось в обязанность требовать от больного ответ, исповедовался ли тот и причастился ли он святых тайн, и не оказывать помощи до тех пор, пока пациент не исполнит свой религиозный долг.
Анатомирование мёртвых тел запрещалось, не приветствовалось хирургическое вмешательство, ибо «церкви противно кровопролитие». Талантливые медики постоянно рисковали попасть в поле зрения инквизиции, но особенное возмущение коррумпированной части духовенства вызывало то, что врачи пользовались авторитетом и уважением у сильных мира сего, отвлекая на себя вознаграждения и милости. Врачебное сословие, впрочем, платило церковникам той же монетой: "Клирики по обыкновению толпятся у изголовия больных, из всех сил тщась доказать великую действенность своего вмешательства, воззвания к святым, реликвиий, освященных свечей, обеден, милостыни, пожертвований и прочего благочестивого шарлатанства. Случись врачу одержать победу над недугом, это приписывается заступничеству святых, обетам и молитвам клириков. Случись же ему умереть, виноваты в этом, конечно же, врачи."— с негодованием писал один из медиков того времени, пожелавший остаться неизвестным.

Для того чтобы понять действительный уровень знаний о чуме накануне «черной смерти», ознакомимся с текстом отчета, подготовленного в мае 1347 г. по повелению короля Филиппа VI (1293—1350) Парижским медицинским факультетом (Documents inedits sur la grand peste de 1348. Paris, Londres et New-York, 1860).

Мнение членов Парижского медицинского факультета ХIV века о происхождении эпидемии чумы «черной смерти» и о предохранительных мерах против нее

Мы, члены Парижской медицинской коллегии, по зрелом обсуждении и глубоком рассмотрении теперешней смертности, и согласно с мнением наших древних учителей, полагаем обнародовать причины этого чумного мора (pestilence), по законам и принципам астрологии и естественных наук.

Вследствие сего, мы заявляем следующее: известно, что в Индии и в странах Великого моря, небесные светила, которые борются с лучами солнца и с жаром небесных огней, оказывают специально их влияние на это море и сильно борются с его водами. От того рождаются испарения, которые помрачают солнце и изменяют его свет в тьму. Эти испарения возобновляют свое поднятие и свое падение в течение 28 дней непрерывно; но, наконец, солнце и огонь действуют так сильно на море, что они вытягивают из него большую часть вод и превращают эти воды в испарения, которые поднимаются в воздух, и если это происходит в странах, где воды испорчены мертвыми рыбами, то такая гнилая вода не может быть ни поглощена теплотою солнца, ни превратиться в здоровую воду, град, снег или иней; эти испарения, разлитые в воздухе, покрывают туманом многие страны. Подобное обстоятельство случилось в Аравии, в Индии, в равнинах и долинах Македонии, в Албании, Венгрии, Сицилии и Сардинии, где ни одного человека не осталось в живых; то же самое будет во всех землях, на которые будет дуть воздух, зачумленный Индийским морем, пока солнце будет находиться в знаке Льва.

Если жители не будут соблюдать следующие предписания или другие аналогичные, то мы возвещаем им неизбежную смерть: если только милосердие Христа не призовет их к жизни каким-либо другим образом.

Мы думаем, что небесные светила, вспомоществуемые природой, делают усилия, в своем небесном могуществе, для покровительствования человеческому роду и для исцеления его болезней и, вместе с солнцем, для проникания силою огня, через густоту тумана в продолжение десяти дней и до 17-го числа ближайшего месяца июля. Этот туман превратится в гнилой дождь, падение которого очистить воздух; тотчас как гром или град возвестить его, каждый должен остерегаться этого дождя, зажигая костры из виноградных ветвей, лаврового или другого зеленого дерева; равно пусть жгут в больших количествах полынь и ромашку на общественных площадях и в местах многолюдных; пусть никто не выходить в поле прежде, нежели совершенно не высохнет земля и 3 дня после того, каждый в это время пусть позаботится принимать немного пищи и остерегаться утренней, вечерней и ночной прохлады. Пусть не едят ни живности, ни водяных птиц, ни молодой свинины, ни старого быка, в особенности же жирного мяса. Пусть употребляют мясо животных, одаренных натурой горячей и сухой, но не горячащей, ни раздражающей.

Мы рекомендуем приправы с толченым перцем, корицу и пряности, особенно лицам, которые привыкли ужинать немного и из отборных блюд; спать днем вредно; пусть сон продолжается только до восхода солнца или немножко позже. Пусть мало пьют за завтраком, ужинают в 11 часов и могут во время стола пить немножко больше, чем утром; пусть пьют вино чистое и легкое, смешанное с шестою частью воды; фрукты сухие и свежие, употребляемые с вином, не вредны, без вина же они могут быть опасны. Красная морковь и другие овощи, свежие или маринованные, могут быть вредны; растения ароматические, такие как шалфей и розмарин, напротив здоровы; съестные припасы холодные, водянистые или влажные вообще вредны. Опасно выходить ночью и до 3-х часов утра по причине росы. Не должно есть никакой рыбы, излишнее упражнение может повредить; одеваться тепло, остерегаться холода, сырости, дождя, ничего не варить на дождевой воде, принимать за столом немного териака; оливковое масле в пище смертельно; тучные люди пусть выходят на солнце; очень большое воздержание, беспокойство духа, гнев и пьянство опасны; дизентерии должно бояться; ванны вредны; пусть поддерживают желудок свободным при помощи клистиров; сношение с женщинами смертельно. Эти предписания применимы особенно для тех, которые живут на берегах моря или на островах, на которые подул гибельный ветер.

Уже из содержания этого благодушного документа видно, что Парижский факультет излагал свое мнение о «черной смерти» (название уже использовали!) на основе миазматических представлений об эпидемиях и еще до появления чумы во Франции, т.е., когда она опустошала Индию, Аравию, Македонию, Византию, Венгрию, Италию, Албанию и Сардинию. Даже это обстоятельство (не говоря уж о всеобщей убежденности европейцев в причастности евреев, мавров и прокаженных к распространению болезни), свидетельствует о том, что ее распространение галиотами из Каффы не более чем позднее историческое искажение, удобное для рассмотрения причин появления чумы в Европе с позиций контагионистического учения. В мае 1347 г. власти Франции были хорошо информированы о начавшейся пандемии и готовились ей противодействовать в соответствии с «мнением древних учителей».



Посещение больного чумой. Из книги Кетама «Fasciculus medicinae», Венеция, 1493

Лечение и профилактика чумы с точки зрения медицины XIV века

Мероприятия властей, предназначенные для борьбы с эпидемией, были так же примитивны, как и знания врачей о причинах возникновения и распространения этой болезни (см. выше «Мнение членов Парижского медицинского факультета»). Большинство врачей стремилось уяснить себе сущность драмы, стремительно разыгрывающейся перед ними, и делали все, что было в их слабых силах для облегчения страданий заболевших, платя за это своей собственной жизнью. Так в Венеции умерли от чумы почти все врачи. Правда, современники отмечали, что были и «трусливые наемники, отворачивавшиеся от тех из звавших на помощь, кто не мог доставить им ни славы, ни денег».
Арсенал средневекового врача, включавший лекарства на растительной или животной основе, а также хирургические инструменты, был совершенно бессилен против эпидемии. «Отец французской хирургии» Ги де Шолиак называл чуму «унизительной болезнью», противопоставить которой врачебному сословию было нечего.
По словам Гюи де Шольяка, он сам и многие другие врачи оставались на своем посту «propter diffuge infamium» (чтобы избежать позора). Шольяк тоже перенес чуму, едва не поплатившись жизнью.
Франко-итальянский врач Раймонд Шален ди Винарио не без горького цинизма замечал, что «не может осуждать врачей, отказывающих в помощи зачумлённым, ибо никто не желает последовать за своим пациентом». Кроме того, с усилением эпидемии и ростом страха перед чумой всё больше медиков старались также найти спасение в бегстве, хотя этому можно противопоставить и подлинные случаи преданности своему делу. Так, если Шолиака, по его собственному признанию, от бегства удержал только «страх перед бесчестьем», ди Винарио против собственного совета оставался на месте и умер от чумы в 1360 году


Попытки публичного поучения народа, как вести себя во время эпидемии, не охватывали широких масс населения. Книгопечатание отсутствовало. В целях предохранения от заболевания врачи советовали:
Бежать из заражённой местности и в безопасности дождаться конца эпидемии. Именно отсюда происходит знаменитая средневековая присказка «дальше, дольше, быстрее», придуманная, по преданию, знаменитым персидским философом и врачом Абу Бакром Ар-Рази. Бежать требовалось как можно дальше, как можно быстрее и оставаться вдали от заражённой местности достаточно долго, чтобы окончательно убедиться, что опасность миновала. Врачи советовали: "Скромный домик <в деревне>, не подверженный сырости, вдали от кладбищ, скотомогильников и грязной воды, а также от огородов, в каковых растёт лук-порей, капуста или иные растения, на каковых имеют обыкновение оседать чумные миазмы."

Очищение воздуха в заражённой местности или доме. С этой целью через город гнали стада, чтобы дыхание животных очистило атмосферу (один из специалистов того времени приписывал подобную способность лошадям и потому настоятельно советовал своим пациентам на время эпидемии перебираться в конюшни). Ставили блюдечки с молоком в комнату умершего, чтобы таким образом поглощать заразу. С той же целью в домах разводили пауков, способных, по убеждению того времени, адсорбировать разлитый в воздухе яд. Жгли костры на улицах и окуривались дымом ароматных трав или специй. Так Папа Климент VI постоянно находился между двух жаровен, приказывая денно и нощно поддерживать на них огонь. «Не такая уж плохая идея, — заметил на эту тему Иоганн Нол, — если учесть, что Y. pestis погибает при высокой температуре».
Для того, чтобы разогнать заражённый воздух, звонили в колокола и палили из пушек. В комнатах с той же целью выпускали летать небольших пичужек, чтобы они взмахами крылышек проветривали помещение.

Индивидуальная защита, которая понималась как создание некоего буфера между человеком и заражённой средой.
Ввиду того, что действенность подобной буферной защиты можно было определить исключительно с помощью собственного обоняния, она считалась хорошей, если удавалось совершенно уничтожить или по крайней мере ослабить «чумной запах». Рекомендовалось потому носить с собой и часто нюхать цветочные букеты, бутылочки с духами, пахучие травы и ладан. Боккаччо описывает, что люди гуляли с цветами, душистыми травами или же какими-либо ароматными веществами в руках и, дабы освежить голову, часто нюхали их, так как воздух был заражен и пропитан запахом, исходившим от трупов, от больных и от снадобий.
Наглухо закрывать окна и двери, закрывать окна пропитанной воском тканью, чтобы не допустить проникновения в дом заражённого воздуха. Впрочем, иногда предлагалось забивать чумное зловоние зловонием ещё более жестоким — рецепты такого сорта были порой продиктованы отчаянием и беспомощностью. Так, крымские татары разбрасывали по улицам собачьи трупы, европейские врачи советовали держать в домах козлов, некое медицинское светило даже рекомендовало во время эпидемии подолгу задерживаться в отхожем месте, вдыхая тамошние ароматы. Подобное предложение вызвало, впрочем, протест уже у тогдашних специалистов, указывавших, что подобное «отвратительно в обычной ситуации, и трудно ожидать, чтобы оно помогло во время эпидемии».

Так же устанавливались «профилактическая диета». Врачи рекомендовали воздерживаться от потребления домашней и дикой водоплавающей птицы, питаться супами и бульонами, не спать после рассвета и, наконец, воздерживаться от интимного общения с женщинами. И наконец, памятуя о том, что «подобное привлекает подобное», воздерживаться от мыслей о смерти и страха перед эпидемией и во что бы то ни стало сохранять бодрое настроение духа.

Возникла и проблема «отравленных помещений» — тех, где от чумы скончались люди. Для их обеззараживания врачами давалось много «полезных» рекомендаций. Например, в большое плоское блюдо наливали свежее молоко и оставляли на середине зараженной комнаты, чтобы адсорбировать зараженный воздух. Неизвестный лондонский врач предложил рецепт: «Возьмите несколько крупных луковиц, очистите их, положите 3–4 луковицы на пол, и пусть они так полежат 10 дней, лук вберет в себя всю инфекцию зараженной комнаты, только потом луковицы нужно будет закопать глубоко в землю». Доктора советовали вокруг шеи носить человеческие фекалии в защитном мешочке.

К нарывам, для отсасывания «чумного яда», прикладывали пиявок, высушенных жаб и ящериц. В открытые раны вкладывали свиное сало и масло. В яички втыкали иголки. Кровью только что зарезанных голубей и щенков окропляли горящие в лихорадке лбы. Гюи де Шольяк вскрывал бубоны и прижигал открытые раны раскаленной кочергой. Этот примитивный способ «очистки» организма действительно давал результат, если человек, по отношению к которому он был применен, не умирал от сердечного приступа, не впадал в необратимый шок, не сходил с ума от боли.

Вскрытие подмышечного чумного бубона.

В XIV веке, когда наука ещё тесно переплеталась с магией и оккультизмом, а многие аптекарские рецепты составлялись по правилам «симпатии» — то есть, воображаемой связи человеческого тела с теми или иными объектами, подействовав на которые, якобы можно было лечить болезнь, многочисленными были случаи шарлатанства или искреннего заблуждения, приводившие к самым нелепым результатам. Так, предшественники, а затем и последователи горячего поклонника «симпатической теории» и одновременно одного из крупнейших умов Средневековья Парацельса пытались сильными магнитами «вытянуть» из тела болезнь. Парацельсом также было рекомендовано изготовлять так называемую «мумию» — куриное яйцо, в которое наливалась человеческая кровь, после чего яйцо надо было подложить под несушку «до момента рождения цыплят из прочих яиц», после чего «мумию» запекали в печи вместе с караваем хлеба, и она становилась «универсальным лекарством» от всех болезней, включая чуму. Результаты подобного лечения неизвестны, но вряд ли они были удовлетворительны.
И наконец, наиболее здравым представлялось поддерживать силы больного хорошим питанием и укрепляющими средствами и ждать, чтобы сам организм поборол болезнь. Но случаи выздоровления во время эпидемии Чёрной смерти были единичными, и почти все пришлись на конец эпидемии




Чумной доктор, мортусы и Нострадамус
В этих условиях сеньоры или города оплачивали услуги специальных «чумных докторов», в обязанности которых входило оставаться в городе до конца эпидемии и пользовать тех, кто стал её жертвой. Как правило, за эту неблагодарную и крайне опасную работу брались посредственные медики, неспособные найти для себя лучшего, или юные выпускники медицинских факультетов, пытавшиеся составить себе имя и состояние быстрым, но крайне рискованным путём.
Считается, что первых чумных докторов нанял папа Климент VI, после чего практика эта стала применяться по всей Европе.

Для защиты от «миазмов» чумные доктора носили ставшую позднее знаменитой клювастую маску (отсюда их прозвище во время эпидемии «клювастые врачи» (фр. docteurs à bec)). Маска, вначале закрывавшая только лицо, но уже во время второй эпидемии в 1360 году начавшая полностью покрывать голову, делалась из плотной кожи, со стёклами для глаз, причём в клюв закладывались цветы и травы — розовые лепестки, розмарин, лавр, ладан и т. д., должные защищать от чумных «миазмов». Для того, чтобы не задохнуться, в клюве проделывались два небольших отверстия. Плотный костюм, как правило, чёрного цвета, также делался из кожи или вощёной ткани, состоял из длинной рубахи, спускавшейся до пят, штанов и высоких сапог, а также пары перчаток. В руки чумной доктор брал длинную трость — её использовали для того, чтобы не дотрагиваться до пациента руками и, кроме того, разгонять на улице досужих зевак, ежели таковые найдутся. К сожалению, этот предшественник современного противочумного костюма спасал не всегда, и многие врачи погибали в попытках оказать помощь своим пациентам.

В качестве дополнительной защиты чумным докторам рекомендовался «хороший глоток вина со специями»; как обычно бывает в истории, трагедии сопутствовал фарс: сохранился характерный анекдот о группе кенигсбергских докторов, которые, несколько перестаравшись в плане дезинфекции, были арестованы за пьяный дебош.

Помимо врачей, на улицах и в домах зараженных орудовали Мортусы: их набирали из осужденных преступников или их тех, кто переболел чумой и сумел выжить. Это специальные служащие, чьей обязанностью, было собирать тела умерших и свозить их к месту захоронения.

На старинных гравюрах из Лондона видны мортусы, свозящие трупы на тележках и повозках, роющие могилы и занимающиеся погребением.


Пожалуй, наиболее известным ныне Чумным доктором был Мишель де Нотр-Дам, известный больше как предсказатель Нострадамус. На заре своей карьеры Нострадамус прославился благодаря своим успехам в деле спасения сограждан от чумы. Секрет Нострадамуса был прост - соблюдение элементарной гигиены. Иных средств в его арсенале не было, и потому он оказался бессилен спасти от этой страшной болезни свою первую семью, после чего отправился в изгнание. И только в 1545 году (в возрасте 42 лет) он возвратился в Марсель, и на этот раз его новое лекарство было способно воздействовать на легочную чуму, а затем, в Провансе в 1546 году на "черную чуму".
О методах Нострадамуса известно не слишком много. Всюду, где свирепствовала бубонная чума, он велел рисовать на домах обреченных черные кресты, чтобы предостеречь здоровых и затруднить распространение эпидемии. Надо помнить, что знакомые нам правила гигиены в те времена многим не были известны, и потому способы Нострадамуса некоторый эффект имели. Он рекомендовал пить только кипяченую воду, спать в чистой постели, в случае опасности чумы при первой возможности покидать грязные зловонные города и дышать свежим воздухом в сельской местности.


В городе Экс, столице Прованса, Нострадамус впервые приме­нил свои знаменитые пилюли, замешанные на основе лепестков роз и богатые витамином С. Он раздавал их прямо на улицах зараженных городов, попутно разъясняя согражданам правила элементарной гигиены. "Все, кто пользовались ими, - писал он впоследствии, - спас­лись, и наоборот."
Описанию дезинфицирующего порошка, из которого он составлял пилюли, Нострадамус посвятил несколько глав в одной из своих медицинских книг. Издание этой книги от 1572 г. хранится в парижской библи­отеке св. Женевьевы под необычным для нас заглавием "Превосходная и очень полезная брошюра о многих отменных рецептах, разделен­ная на две части. Первая часть нас учит способу приготовлять разную помаду и духи для украшения лица. Вторая часть нас учит приготавливать варе­нья различных сортов из меда, сахара и вина. Со­ставлена магистром Мишелем Нострадамусом - доктором медицины из Шалона в Провансе. Лион 1572 г.". В частности, разделы этой книги назывались "Как приготовить порошок, вычис­тить и отбелить зубы... а также способ придать дыханию приятный запах. Другой способ, еще более совершенный, для очищения зубов, даже тех, которые сильно попорчены гнилью... Способ приготовить род мыла, делающего белыми и мяг­кими руки и обладающего сладким и вкусным за­пахом... Способ приготовить род дистиллирован­ной воды, чтобы наилучшим образом украсить и отбелить лицо... Другой способ, чтобы сделать волосы бороды белокурыми или цвета золота, а также чтобы уничтожить слишком большую пол­ноту тела".





URL записи

Пишет  .Планета:


Источник

URL записи