Позвольте для начала задать вам три вопроса. Два совсем легоньких, а третий – посложнее. Пожалуйста, попробуйте сначала ответить на них, а потом читайте дальше. Итак: 1) Как сказать по-английски: “Ты когда-нибудь был в Лондоне?”? 2) Как сказать по-английски: “Я был в Лондоне два года назад”? И вопрос посложнее: 3) Возможно ли по-английски такое словосочетание: “...have you been IN London…”? И если да, то в каком контексте? *** Давайте посмотрим, что получилось.
читать дальшеЕСЛИ НУЖНО СПРОСИТЬ: “ТЫ КОГДА-НИБУДЬ…” , ГОВОРИ PRESENT PERFECT, НЕ ЗАДУМЫВАЯСЬ! Дело в том, что когда по-русски у нас вопросы типа “Ты когда-нибудь делал что-либо? / Ты когда-нибудь был где-либо?”, то по-английски нужно всегда говорить “Have you ever…” и дальше – третью форму глагола. То есть время Present Perfect. Очень удобное правило, правда? Только в русском вопросе появилось “ты когда-нибудь...” – раз! и мы говорим Present Perfect, не задумываясь. И практически всегда получится хорошо. Вот, например: Ты когда-нибудьлетал на вертолете? – Have you everflown in a helicopter? Ты когда-нибудь ел квадратный арбуз? – Have you evereaten a square watermelon? И... Ты когда-нибудь был в Корее? – Have you ever been TO Korea? “TO Korea”? Почему не “IN Korea”? Так точно правильно? KUDA? – TO - DA. На первый взгляд кажется, что так говорить неправильно. Ведь, скорее всего, вы прекрасно знаете, что предлог “в”, отвечая на вопрос “где”, переводится как IN:
There was a diamond IN the sausage. – В колбасе (то есть ГДЕ?) был бриллиант. А вот если предлог “в” отвечает на вопрос “куда”, то тогда он уже переводится как “to”: Harrison Ford brought the diamond sausage TO the Picasso museum. – Харрисон Форд принес колбасу с бриллиантами (КУДА?) В Музей Пикассо. Чтобы запомнить это лучше, вы можете использовать нехитрое мнемоническое правило: “Куда?” – “Туда”. – “Куда?” – “TO-dа”. Если предлог “в” отвечает на вопрос “куда”, надо говорить TO. ВОСХИТИТЕЛЬНЫЙ ГЛЮК PRESENT PERFECT Так. Ну так ведь в словосочетании “...был в Корее...” предлог “в” как раз и отвечает на вопрос “где”! А раз так, то надо говорить “IN” Korea. Правильно? Казалось бы, да. И в большинстве времен это правило действительно работает: В настоящем: Are you often IN London? – Ты часто бываешь В Лондоне? (“где”? = IN) В будущем: Will you be IN Copenhagen next week? – Ты будешь B Копенгагене на следующей неделе? (“где”? = IN) И в прошедшем: Was Colin IN Brazil last week? – Колин был В Бразилии на прошлой неделе? (“где”? = IN) Но вот в вопросе: “Have you ever been TO London?” – то есть во времени Present Perfect – нужно говорить именно TO. Это можно запомнить просто как восхитительный глюк Present Perfect. Запомнить, не думая, почему именно так, – а просто всегда говорить “Have you ever been to…” и радоваться.
Но можно и попробовать понять, почему англичане говорят именно так. ОНИ ГОВОРЯТ “BEEN” – И ИМЕЮТ В ВИДУ “ЕЗДИЛ” Дело в том, что английский мозг форму HAVE BEEN часто (не всегда, но часто) почему-то воспринимает как ЕЗДИЛ. Или ХОДИЛ. А во фразе “Ты когда-нибудь ЕЗДИЛ в Лондон” предлог В, согласитесь, уже отвечает на вопрос “куда”. И по правилу “куда - TO-da” говорят: “Have you ever been TO London?” *** И есть ещё одна очень распространённая модель русских фраз, которая на английский язык тоже практически всегда переводится временем Present Perfect. Это фразы типа “Ты уже сделал что-либо?”, или “Я уже сделал что-либо”, или “Я еще не сделал чего-либо”. И в них HAVE BEEN тоже почему-то воспринимается англоязычным мозгом НЕ как “был”, а как ХОДИЛ (или ЕЗДИЛ). А раз “ходил куда? – TO-da”, то фразы по этой модели тоже строят вот так: Ты уже БЫЛ В аэропорту? – Англичанин чувствует эту фразу как “Ты уже ездил (куда?) в аэропорт?” и говорит: “Have you BEEN TO the airport yet*?” Я уже БЫЛ В банке. – В английском мозгу эта фраза звучит ощущается как “Я уже ходил (куда?) в банк”, поэтому скажут: “I’ve already BEEN TO the bank”. Аналогично “Я еще НЕ БЫЛ В Глазго”. В сознании native-speaker’a – “Я еще не ЕЗДИЛ в Глазго” – I HAVEN’T BEEN TO Glasgow yet. * пожалуйста, заметьте: в вопросах типа “ты уже…?” слово “уже” мы переводим как YET, а не “already”. А В ЧЕМ ПРОВИНИЛОСЬ “GONE”? И здесь, вполне возможно, вам уже в голову пришел вопрос: а в чем, собственно, провинился глагол “to go”? Почему нельзя сказать по-человечески:
Ты уже ЕЗДИЛ в аэропорт? – Have you GONE to the airport yet? Сказать-то так можно. Более того, грамматически эта фраза идеально правильна. Да только значить она будут совершенно другое. А именно: “Ты уже УЕХАЛ в аэропорт?”
Видите разницу?
За формой HAVE GONE – именно в перфекте, ни в каком другом времени! – как бы зарезервирован смысл “УЕХАЛ”. Согласитесь, “уехал” и “съездил” – абсолютно разные вещи.
Вот сравните, пожалуйста: I’ve already GONE to the bank. – Я уже УЕХАЛ в банк (и сейчас я либо там, либо на пути туда) Но: I’ve already BEEN to the bank. – Я уже ЕЗДИЛ в банк (и оттуда вернулся). I haven’t GONE to Glasgow yet. – Я еще не УЕХАЛ в Глазго (то есть я до сих пор здесь, но имеется в виду, что скоро поеду туда). Но: I haven’t BEEN to Glasgow yet. – Я еще не БЫЛ в Глазго (то есть еще не ЕЗДИЛ туда). Еще раз обратите внимание: везде в этих фразах предлог TO. Потому что и ездим, и уезжаем мы “куда? – TO-da”. ТАК ВСЕ-ТАКИ – МОЖНО ЛИ СКАЗАТЬ “I’VE BEEN IN LONDON”? Ну и напоследок еще одна крайне любопытная тонкость. Как говорят англичане “Last but not least” – последняя по очереди, но не по важности. Если я сейчас нахожусь в Лондонеуже три месяца и хочу сообщить вам об этом, то скажу такую фразу: I’ve been IN London for three months already. – Я нахожусь В Лондоне уже три месяца. Получается, что единственный случай, когда можно сказать I HAVE BEEN IN London, это когда ОДНОВРЕМЕННО соблюдаются условия: 1) кто-то сейчас находится в каком-то месте; и 2) мы сообщаем (именно сообщаем вслух, а не просто подразумеваем), как долго он там уже находится (for three months, since June, и т. д.). Если хотя бы одно из этих условий не соблюдается – все, Present Perfect уже невозможно. Подробнее о Present Perfect такого рода вы можете прочесть здесь. Еще пара примеров. Вот мальчик дергает за руку Харрисона Форда, принесшего в музей Пикассо колбасу с бриллиантами, и говорит: “Grandpa, we’ve been IN this museum for ages. Can we go, please?” – “Дедушка, мы уже целую вечность торчим В этом музее. Можно мы пойдем?” Вот Марк Цукерберг встретил на пляже в Санта-Монике великого ученого Дмитрия Ивановича Менделеева, протирающего тряпочкой iPad, и спрашивает его: “How long have you been here IN California, sir?” – “Сколько вы уже здесь в Калифорнии, сэр?” А ПОЧЕМУ ИМЕННО ТАК? Кстати, как вы думаете, а почему во фразе “I’ve been IN London for three months” нельзя говорить предлог TO? Пожалуйста, попробуйте ответить, а потом читайте дальше. *** А дело в том, что в таком предложении уже никак не скажешь: “ездил куда? – TO-da”. Здесь имеется в виду, что мы уже три месяца находимся ГДЕ? В Лондоне. Поэтому IN London. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Ну и напоследок давайте ответим на три вопроса из начала этой заметки: 1) Как сказать по-английски: “Ты когда-нибудь был в Лондоне?”? “Have you ever been TO London?”. Здесь BEEN для англичанина звучит не столько как “был”, сколько как “ездил”, следовательно предлог TO. 2) Как сказать по-английски: “Я был в Лондоне два года назад”? I was IN London two years ago. В других временах (в том числе и в Past Simple, которое в этом предложении) подобная штуковина не работает. 3) Возможно ли по-английски такое словосочетание: “...have you been IN London…”? И если да, то в каком контексте? Возможно: How long have you been IN London? – Сколько вы уже находитесь в Лондоне? Спасибо большое за ваш интеллектуальный труд при чтении этой заметки! И до скорой встречи! Anthony brejestovski.com
КАК СДЕЛАТЬ В ФЕЙСБУКЕ "ЛЕНТУ ДРУЗЕЙ" НАПОДОБИЕ ЖЖ, пошагово
1. Зайдите в Профиль (щелчком по имени пользователя).
2. Нажмите на ссылку "Друзья".
3. Для каждого друга, которого вы хотите читать по порядку, щелкните по плашке с изображением типа друга (Обычный, Знакомый, Близкий...)(или просто наведите) и выберите "Добавить в другой список".
4. В первый раз выберите "+Новый список" и введите придуманное вами название списка (например, Reading или Упорядоченные).
5. Для следующих добавляемых друзей выбирайте в п.3. уже готовое имя введенного списка.
6. Напоминаю, что если вы хотите читать кого-то в этой ленте, но не хотите открывать ему подзамки, включите его ТАКЖЕ в список "Ограниченные".
7. Далее не читаете обычную "Хронику" (ленту), а слева от ленты в группе "ИНТЕРЕСНОЕ" выберите пункт "Списки друзей" и в перечне выберите ваш только что созданный список.
8. Запомните эту ссылку (которая будет установлена в адресной строке после открытия списка друзей) в Закладках браузера и открывайте Фейсбук строго по этой ссылке.
И вы забудете как страшный сон сортировку постов, проваливающихся в никуда, бесконечные "Ваш друг ответил на комментарий" и "Ваш друг поставил лайк". (Thnx Борис Львин)
PS Осторожно! При этом публикации, сделанные на этой странице, имеют видимость не "Всем" или "Друзья", а "Друзья из этого списка"! Для публикации "Всем" или "Друзья", щелкните по F и публикуйте с главной страницы!
UPDATE Как добавить в отобранную ленту не друзей, а тех, на кого вы подписаны.
9. Откройте по ссылке ленту отборных друзей, вверху справа нажмите на кнопку "Управление списком".
10. В открывшемся списке выберете "Редактировать список". Открывается окошко с членами списка, слева кнопка "В этом списке".
11. Нажмите на нее - раскроется список вариантов. Выберите "Подписки" и добавьте пользователей из открывшегося списка ваших подписок.
Опубликовано Октябрь 13, 2013 автором Oleg Artamonov
Сегодня увидел вопрос — почему смартфон Samsung от родной зарядки заряжается значительно быстрее, чем от неродной, хотя параметры на них написаны одинаковые: 5 В, 2,1 А? Краткий ответ: потому что неродная не заточена спаявшим её китайцем на информирование смартфона о своих параметрах. А дальше напишу длинное техническое объяснение, почему так жизнь сложилась.
Исторически USB придумали во времена, когда смартфонов ещё не было, телефоны заряжались каждый от своего собственного фирменного зарядника, а с компьютером соединялись либо по дико медленному и неудобному инфракрасному порту, либо через фирменный кабель в COM-порт (позже, когда появились USB-кабели, долгое время они просто имели внутри микросхему транслятора USB-RS232). Впрочем, чаще всего телефоны тогда с компьютером вообще не соединялись, да.
Соответственно, правила подключения нагрузки к USB исходили из того, что эта нагрузка потребляет мощность для какой-то своей текущей, сиюминутной деятельности. То есть, как только её отключили — эта деятельность прекратилась; ни о какой зарядке аккумуляторов речи не шло. Соответственно, не было и такой сущности, как блок питания с разъёмом USB — у вас же нет блоков питания с разъёмом COM, LPT или PS/2, так? В результате, согласно спецификациям USB, подключение устройства должно происходить так:
читать дальшеПока шина USB не активирована — устройство потребляет не более 2,5 мА; После активации шины (обнаружения хостом устройства и начала обмена данными) устройство имеет право потреблять до 100 мА Далее устройство должно выполнить инициализацию и передать хосту своё описание, в частности, дескриптор bMaxPower, в котором указано, сколько устройство хочет потреблять Далее устройство имеет право потреблять от хоста некоторую мощность только в случае, если хост такое потребление подтвердил bMaxPower — это один байт, единица измерения потребления — 2 мА, соответственно, устройство теоретически могло попросить до 510 мА. В спецификациях USB прописалось число 500 мА.
Для нас здесь важны два пункта:
Устройство не может легально получить в своё распоряжение более 500 мА Даже для получения 500 мА, согласно спецификациям, требуется обмен данными с хостом Потом появились смартфоны, телефоны, плееры, планшеты и чёрт в ступе с разъёмом USB, от которого всё это многообразие логично было и заряжать. Для зарядки нам не надо в общем-то ничего, кроме напряжения, поэтому далее появились блоки питания с разъёмом USB, такую зарядку обеспечивающие. Но тут возникла проблема: как устройство поймёт, что оно подключено к блоку питания? Просто по наличию напряжения — нельзя: тогда оно будет считать таким же блоком питания и порт USB в компьютере, и будет потреблять от него свои 500 мА, даже не получив на это разрешения (понятно, что на практике многие устройства так и делали, но вообще-то это — нарушение спецификаций USB). Вставлять в каждый зарядник микроконтроллер, который будет проводить полную инициализацию подключённого устройства? Дорого.
Решение было простое: зарядное устройство (ЗУ) должно подавать на ненужные ему сигнальные линии D+ и D- USB-разъёма что-нибудь такое, чего USB-хост туда не подаёт. Например, можно закоротить эти линии друг на друга или на «плюс» питания (в USB-хосте они через резисторы притянуты к «земле»), а заряжаемое устройство, потыкавшись в них, сможет отличить ЗУ от настоящего хоста. И если видит ЗУ — то врубает зарядку без раздумий, если видит хост — начинает процедуру инициализации.
Никакого стандарта, как именно давать устройству понять, что перед ним ЗУ, на момент появления первых USB ЗУ не было. Поэтому разные производители делали это по-разному.
Но это ещё полбеды.
Мощности устройств и ёмкости их аккумуляторов росли, соответственно, зарядка током 500 мА стала занимать всё больше времени. Ток захотелось поднять. Со стороны ЗУ это сделать несложно — разъём USB физически способен выдержать до 5 А. Но, опять же, как устройство будет понимать, что от этого ЗУ можно брать больше 500 мА? Потому что если не будет — то оно просто будет перегружать (вплоть до выхода из строя) все ЗУ, рассчитанные на 500 мА максимум (а таковых в тот момент было подавляющее большинство).
Решение, опять же, было простым: с контактами D+ и D- в ЗУ можно сделать много такого, чего с ними никогда точно не сделает хост, и по этим их разным состояниям научить устройство определять, к какому ЗУ оно подключено. Например, если на D+ и D- напряжение +5 В, то устройство считает, что его включили в зарядник с током 500 мА, а если +5 В и 2,5 В — что в зарядник с током 1000 мА. Ну и так далее, и тому подобное.
К сожалению, никакого общепринятого стандарта на способ кодирования нагрузочной способности ЗУ не существует по сию пору. Из этого следует, что у разных производителей способы кодирования отличаются, и техника одного производителя может не понимать ЗУ другого. В лёгком (и наиболее частом) случае устройство, не опознавшее мощность ЗУ, просто будет заряжаться от него в безопасном режиме — 500 мА, и время зарядки значительно увеличится по сравнению с родным ЗУ, которое опознаётся правильно. В тяжёлом случае устройство вообще не поймёт, что перед ним ЗУ, и будет пытаться инициализировать порт так, как будто оно воткнуто в полноценный USB-хост (т.к. ему никто не ответит — зарядка просто не пойдёт). В смешном случае устройство решит, что ваше ЗУ способно на большее, чем оно способно на самом деле, и либо убьёт его, либо вгонит в защиту.
Соответственно, если вы покупаете либо родное ЗУ, либо ЗУ пристойного производителя, официально заявленное как совместимое с вашим смартфоном (плеером, планшетом, Tesla Model S или что у вас там будет заряжаться), то вы получаете гарантированную зарядку на той скорости, которую физически может позволить ЗУ и устройство. Если вы покупаете ЗУ, предназначенное для другого устройства, или китайское изделие, предназначенное неизвестно для чего, то во многих случаях вы получаете зарядку током 500 мА независимо от того, что написано на этикетке ЗУ.
Короткий вывод: хотите гарантированной работы — покупайте аксессуары, для которых работа гарантируется (с уважением, ваш К.О).
P.S. В настоящее время существует стандарт USB Battery Charging Specification 1.2, описывающий три типа USB-портов — обычный, для зарядки с передачей данных и только для зарядки, а также стандартизированные способы их определения (вкратце почитать про USB BC можно здесь, подробнее — понятно где). К сожалению, хотя он официально разрешает порты зарядки с током до 1,5 А, в объективной реальности он мало что меняет. Во-первых, там по-прежнему нет способов узнать, какую именно мощность умеет отдавать конкретное ЗУ (например, хотя порты типа DCP — Dedicated Charging Port, только для зарядки, без передачи данных — соответствующие USB BC 1.2, обязаны выдавать ток до 1,5 А, но напряжение на них при этом имеет право проседать до 2,0 В), во-вторых, и это ещё важнее, переход на USB BC ломает обратную совместимость ЗУ и устройств у производителей, которые уже использовали свои схемы определения типа ЗУ, причём ломает иногда совсем неприятно для пользователя — в стандарте нет способа определить, соответствует ли ему собственно ЗУ. Поэтому, если вы возьмёте устройство, соответствующее USB BC 1.2 (ток потребления до 1,5 А), и воткнёте в зарядку 5В/1А, у которой закорочены D+ и D- (самый распространённый способ сообщения устройству, что перед ним ЗУ, а не полноценный хост), то оно посчитает, что перед ним USB BC-совместимая зарядка, и начнёт честно жрать из неё свои 1,5 А. Зарядка либо сгорит, либо выключится. В результате производителям и устройств, и зарядок пока что нет никакого резона переходить на стандарт USB Battery Charging — удобнее для всех, включая пользователей, спокойно соблюдать статус кво. olegart.ru/wordpress/2013/10/13/4045/
Испания -- неисчерпаемый источник сюжетов, связанных с телами. Недаром в их латиноамериканских колониях культ Смерти так хорошо зашел. Рассматриваем полотна про то, как тревожили могилу великого героя Эль Сида и его возлюбленной прекрасной Химены, читаем про мощевик атеиста с королевскими зубами от директора Лувра, а также узнаем про "самый популярный сувенир" среди vip-любителей истории Испании.
Традиционная рубрика "омерзительное искусствоведение" продолжает исследовать странные и пугающие произведения мирового искусства. Внимание! все очень омерзительное, за обедом не читать!
Помимо всего прочего, мы обязаны ему египтоманией: он сопровождал Наполеона в Египетском походе, и после издал альбом зарисовок (откуда много почерпнул стиль ампир).
Кроме того, он был первым директором Лувра: когда Наполеон по всей Европе занимался экспроприацией ценностей, Денон лично отбирал лучшие картины для музея. Потом, правда, когда императора тогось, победители (в особенности Италия) растащили все по домам обрано. Но он умудрился так договориться, что кое-что все же осталось в Париже.
Вообще читайте его биографию, там много всего удивительного и достойного восхищения.
Портрет Денона кисти Р. Лефевра, 1808
Помимо гравюр, камей и прочего такого красивого, он собирал и то, что сегодня мы бы назвали трофеями маньяка.
Так, Денон велел изготовить для себя «мощевик атеиста», в который поместил, помимо прочего, зуб Вольтера, фрагменты останков Абеляра с Элоизой и клочок бороды знаменитого бонвивана Генриха Наваррского, полученный при осквернении его могилы в 1793 году.
Jean-Baptiste Mauzaisse. Вскрытие могилы Генриха IV. 1793
Вообще во Французскую революцию народ активно вскрывал все какие попало гробницы из-за милого и наивного обычая хоронить людей в драгоценностях. Делалось все это, конечно, под соусом борьбы с монархией и религией (ровно как у нас в 17-м).
Идея же мощевика Денона была в том, чтобы хранить там не чудотворные реликвии всяких там христианских глупых святых, а останки истинно великих людей, пусть некоторые даже совсем безбожники. Зато значимы для культуры и истории.
"Мощевик атеиста" Денона. Используется классическая форма католического реликвария.
Содержание мощевика:
1) Фрагменты костей Эль Сида и доньи Химены. 2) Фрагменты костей Абеляра и Элоизы 3) Волосы Аньес Сорель и Инес де Кастро (той самой мертвой невесты на троне из прошлого выпуска) 4) Волосы из усов Генриха Наваррского и клок савана виконта де Тюренна 5) Косточки Мольера и Лафонтена 6) Кусок зуба Вольтера и локон генерала Дезе
А вот волосы Наполеона там же
Чтобы наполнить этот ковчег вышеперечисленными некрофильскими сувенирами, Денон и его знакомые, а также просто фанаты-читатели (присылавшие ему подарки), активно занимались вскрытием могил.
***
Остановимся на одном из них -- осквернении могилы великого испанского героя Эль Сида, поскольку этому посвящено достаточно заметное количество произведений искусства, причем Денона в них тоже изображали.
Это однообразные картины на (судя по всему) вымышленный сюжет, разумеется -- прославляющий Францию.
Мол, великий ученый, в разгаре наполеоновских войн, бушевавших на Пиренейском полуострове, нашел время и возможности привести в порядок оскверненную могилу великого рыцаря.
А. Фрагонар. Денон помещает останки Эль Сида в его гробницу. Ок. 1811.
Факты же, которые мне удалось найти, таковы: в 1808 году французы под предводительством маршала Нея взяли Бургос (читайте цикл про стрелка Шарпа) и разграбили могилу великого героя Эль Сида и его жены Химены, которая находилась в монастыре.
Вид могилы в монастыре до нашествия французов, все прибрано, подметено. Вид могилы при французах. Кости истоптаны в крошку
А французский военный губернатор так был шокирован этим поступком, что перезахоронил героя с почестями в новой могиле в соборе.
Так что возникают вопросы к картине: откуда на ней Денон вообще не понятно -- вроде бы считается, что тот губернатор послал кусок Эль Сида упомянутому Денону в качестве сувенира в мощевик, и все.
То же, худ. А Роен (по рисунку Б. Зикса), 1809 Бенжамен Зикс, сопровождавший Денона в путешествии, нарисовал себя рядом.
Благородный губернатор Поль Тибо не просто сумел спасти кости героя от окончательного осквернения и уничтожения. Чтобы охотники за сувенирами не растаскали, он положил косточки в коробочку и держал у себя под кроватью, ну, чтоб совсем с гарантией сберечь от мимопроходилов. А под подушку клал револьвер, чтобы отбиваться от туристов.
И только когда великий Денон проезжал по Испании через соответственно, Бургос, этот Тибо отщипнул ему кусочек мощей. В мемуарах генерала все описано.
Ну, то есть картина все равно вранье, потому что изображено изъятие костей из монастыря, а Денон приехал сильно после этого, когда кости уже были в чемодане под кроватью. И в новую могилу, в соборе, Денон тоже их не клал, потому что Тибо поставил этот памятник позже.
А вот первоначальный рисунок Б. Зикса.
Кстати, после этого приключения покойного Эль Сида и возлюбленной его Химены продолжались.
Испания была освобождена от французов. Но испанцев раздражало, что над гробницей их героя стоит поставленный французами монумент. Его разбили.
Памятник 1809 года, французский.
В 1826 году останки перевезли обратно в монастырь San Pedro de Cardeña в том же Бургосе. Надгробие оставили то же, но передвинули его, насколько я поняла, в другое место храма, более проходимое, не то, что на рисунках и гравюрах.
В 1842 году из-за плохого состояния монастыря захоронение было решено переместить обратно в собор.
Где-то в эти годы некоторые кости были еще растащены на сувениры и оказались в Германии. В 1882 году один из Гогенцоллернов вернул фрагменты из своего замка. По этому случаю провели очередную торжественную церемонию пере- (или под) захоронения, я, если честно, совсем запуталась. Вот она ниже на фото.
Перезахоронение в 1883 году
В последующие годы появлялись все новые кусочки скелета Сида, похищенные когда-то на сувениры. Обычно их находили в вещах покойных членов комиссии по перезахоронению, гм.
В 1921 году была проведена очередная роскошная процедура по перезахронению Сида, в которой принял участие король Альфонс XII.
Могила Эль Сида в соборе Бургоса, современный вид (сделали вровень с полом, чтобы опять не возникло искушения вынуть и перезахоронить).
Тем не менее, на протяжении ХХ века продолжают всплывать все новые фрагменты костей. Но эта не та история, что с 5 черепами Иоанна Крестителя: при перезахронениях кости Сида были пересчитаны, и там реально не хватает. Могилу, чтобы доложить находки, больше не вскрывают -- косточки кладут рядом в витринах.
Книжка про это рассеяние останков есть Los huesos del Cid y Jimena: expolios y destierros / Leyre Barriocanal Fernández (2013). Испанцы стараются все собрать, но из мощевика Денона кусочек им не отдадут, конечно.
4 Лицо божества прекрасно. Лицо божества мертво. Толпа у подножия храма молчаньем хранит секрет: Не тот, что король их голый, — а вовсе что нет его. И нет утешения в прошлом. И в будущем — тоже нет.
По проводам из тончайшей оранжевой меди Мчится сигнал - он лишь атом, и он же волна. Сетка из атомов их пропускает, и бредит, Будто жива, будто ходит и дышит она,
Будто бы ноги у ней, будто тёплое тело, Сердце гоняет по венам густой кислород, Будто бы мозг есть у ней, сумасшедший и смелый, В пику законам творящий всё наоборот;
Мнится блестящему нерву из тонкого сплава, Будто он есть существо, что сметает миры, Будто бы всякая мысль его - магма и лава, Будто слова его точны, волшебны, быстры.
Чудятся проводу битвы, победы, паденья, Чудятся боль и тепло в электрическом сне...
Так вот когда-то сигналом был чьим-то задет я. Чуть он прервётся - придётся прерваться и мне.
01 Впервые под названием Тмогви крепость упоминается в источниках X века.
02 Тмогви является одним из важнейших городов-крепостей Джавахети.
03 Возвышаясь над рекой на 150 м, крепость контролировала караванные дороги, пролегающие вдоль реки и связывающие Грузию с Передней Азией.
04 Крепость защищала мост и охраняла подступы в близлежащие села.
05 Тмогви быстро растет с VIII по IX вв.
06 В конце XII в. Город-крепость представляет резиденцию рода Тмогвели и центр порубежного герцогства.
07 В XVI в. Тмогви переходит в руки Джакели, владетелей Самцхе-Саатабто.
08 К концу XVI века крепость захватили турки.
09 В 1828 г. крепость была освобождена и возвращена Грузии.
10
11
12
13
14
15
16 Место не туристическое, т.к. нормального подъезда и подхода к ней нет. Чтобы добраться до крепости, нужно проехать пару километров по грунтовой дороге с крупным гравием. Пару раз даже хотел бросить машину и пойти пешком; часто выходил посмотреть очередной крутой подъем и решить стоит ли дальше ехать. В итоге я доехал до нее! Правда, все равно пришлось идти 350 метров по экстремальной тропинке, находящейся на краю обрыва. Но внутрь крепости я не смог попасть, для этого надо было перелезть немного по скале. Оставалось 50 сантиметров, дальше был овраг, и, честно говоря, мне стало как-то страшно, да и я не был подготовлен - 10-ти килограммовый рюкзак тянул вниз. Пришлось насладиться только видом снаружи!
В своей книге «Табакерка Багомбо: Несобранные рассказы» («Bagombo Snuff Box: Uncollected Short Fiction») Воннегут перечислил восемь правил написания коротких историй:
1. Используйте время, выделенное вам незнакомым читателем так, чтобы он не считал его потраченным зря.
2. Дайте читателю хотя бы одного героя, к которому он или она могли бы привязаться.
3. Каждый персонаж должен чего-то хотеть, даже если это просто стакан воды.
4. Каждое предложение должно делать что-то из двух: раскрывать характер или продолжать действие.
5. Начинайте как можно ближе к завершению.
6. Будьте садистом. Не важно как милы и невинны ваши главные герои, пусть с ними происходят ужасные вещи. Покажите читателю из чего на самом деле сделаны ваши герои.
7. Пишите, чтобы заслужить одобрение лишь одного человека. Если вы распахиваете окно, чтобы полюбить весь мир, у вашей истории будет воспаление лёгких.
8. Выдавайте вашим читателям как можно больше информации и как можно раньше. К чёрту интригу. Читатель должен обладать настолько глубоким пониманием происходящего, причины и обстоятельств, чтобы самостоятельно закончить историю если тараканы сожрут последние пару страниц.
28 ноября 1959 года, по пути на кладбище в Раматюэль Фото: Gettyimages
У этой истории есть две правды. Первая известна всем. Анн Филип, вдова великого Жерара Филипа, написала прекрасную книгу «Одно мгновение», имевшую успех во всем мире. Но есть и правда их дочери Анн-Мари, впервые рискнувшей рассказать о том, как сложилась жизнь в их семье после смерти отца.
Смерть от любви – извечная тема не только художественной литературы и искусства. От любви умерли Камилла Клодель, Густав Малер… – история готова написать длинный список жертв. Бесконечным будет и другой список – тех, кто остался жить дальше после того, как любовь их покинула, бросив в морок такого необъятного одиночества, что жизнь потеряла какой-либо смысл.
Мы встретились в 2006-м. Я помню, в тот год в Париже стояла необычайно теплая весна. Каждую пятницу горожане дружно покидали город, улицы пустели. Вот по такому необитаемому старому кварталу я шла ранним утром на встречу с писательницей и актрисой Анн-Мари, пятидесятиоднолетней дочерью Жерара Филипа. Ее улица ничем не отличается от других – это коридор безликих одинаковых старых домов. Толкнув ворота в глухой стене, попадаю в лабиринт дворов и выхожу к уютной вилле. В спрятанном от прохожих небольшом частном особняке и живет эта женщина.
Она направляется ко мне навстречу стремительным шагом, по-мужски крепко пожимает руку. Даже если не знать, кто она, догадаться о ее родстве с Жераром Филипом нетрудно: у Анн-Мари глаза отца! Огромные печальные озера в пол-лица. читать дальшеЗаметив, что я простужена, она строгим голосом повелевает темнокожей домработнице принести лекарство и чай с медом, а затем набрасывает на мои плечи теплую шаль и чуть ли не силой, как куклу, усаживает в широкое кресло, наполненное шерстяными подушками.
Я знаю, что Анн-Мари сейчас успешно выступает в театре, в моноспектакле. На сцене сидит у стола, покрытого красным сукном, в рубашке такого же цвета, и читает страницы из маминой книжки «Одно мгновение», написанной после смерти Филипа. Еще вчера, планируя нашу встречу, я думала, с чего бы начать разговор. Мне всегда казалось, что перевод названия мемуаров неточен. Le temps d’un soupir – это скорее «время, пока длится вздох» или «протяженность вздоха». И в таком заглавии тема заявляется более точно, оно ощутимо передает мучительную длительность счастья. Вернее, его скоротечность. Мгновение, доля мгновения блаженства, которое, как выстрел, звучит в вашей жизни, а потом убивает. Во всяком случае именно это – основная сюжетная линия книги.
Известно, что Жерар Филип умер при рождении, но врачам удалось сотворить чудо и вернуть его к жизни. Вырвав сына из лап смерти, мать Мину патологически боялась отпускать его от себя без присмотра. Куда бы он ни ходил, всюду за ним следила. Подобная забота категорически не нравилась отцу. Марсель Филип считал изнеженность и ранимость одними из самых постыдных мужских качеств. Он жестко дрессировал сыновей: сообщал, например, жене и одному из мальчиков, что Жан или Жерар «пропал». Все начинали плакать, а отец орал, требуя «подтереть сопли и встретить беспощадную реальность отважно, достойно, с поднятой головой». Отец грубо ломал им психику, а когда они успокаивались, признавался, что все были на самом деле живы-здоровы. Много позже, в один романтический вечер, Жерар Филип приведет свою молодую жену Анн в Люксембургский сад и там возьмет с нее клятву любое горе встречать достойно. То ли он действительно считал, что это им по плечу, то ли еще с пеленок уверовал в свою неуязвимость. Он всегда помнил, что чудесным образом вернулся к жизни в руках акушера, получив прививку от смерти. Лично он умел быть сильным. Помню, услышав запись радиоспектакля 1954 года «Маленький принц», я была совершенно потрясена… голосом Филипа. Глубокий баритон принадлежал явно сильному человеку и совсем не сочетался с образом Самурая весны, как его называли поклонники.
«Мне часто задают вопрос, что я думаю о так называемом феномене Жерара Филипа, – размышляет Анн-Мари. – Почему его так особенно любили? Слава отца пришлась на послевоенное время. Во время оккупации большая часть французов сотрудничала, пусть и пассивно, с завоевателями, испытывая стыд за подобное малодушие. Многие французские актеры снимались за немецкие гонорары. Поэтому, когда говорят, что французский народ – нация Сопротивления, это звучит неубедительно. В те смутные времена неуверенности и стыда людям был необходим особенный герой – образец кристальной чистоты, святости даже. Очень хотелось верить в совершенно прекрасного человека, очень хотелось как можно скорее забыть о своей трусости. Тут появляется Жерар Филип и дает зрителю то, что он ожидает, в нужное время, в нужный час. Мне кажется, сегодня отец вряд ли сделал бы подобную карьеру. Сейчас изменилась система ценностей. Тогда на него смотрели во все глаза, открыв рот от восторга, на него возлагали большие надежды, ему хотели подражать. После затяжной войны, убийств, позора нации и всеобщего смятения вдруг появился человек с лицом принца и глазами ангела, полный энергии и света! Это была фуга, ода радости!»
Вдох и выдох
29 ноября 1951 года Жерар повел под венец Николь Фуркад, ученую-исследовательницу, специалистку по культуре Китая. Он восхищался, что возлюбленная в одиночку одолела тернистый Шелковый путь пешком и на верблюдах из Китая в Индию (как когда-то шел Марко Поло через Тибет, Гималаи и Кашмир), написала документальную книгу «Азиатский караван». Ради Филипа Николь бросила благополучную семью, малолетнего сына. Мать Жерара, как и многие друзья, была против этого брака. Некрасивая, угрюмая и нелюдимая Николь никому не нравилась. Никто не понимал их чувств – Филип мог на людях внезапно схватить ее на руки, поднять вверх, осыпая страстными поцелуями. Николь (Жерар решил переименовать ее в Анн) тенью следовала за ним, часами простаивала за кулисами, ожидая конца репетиций или спектакля. Они купили квартиру на рю Турнон, 6, и практически не выходили оттуда, предпочитая проводить время только вдвоем – посторонних к себе не подпускали. Им посчастливилось найти друг друга, испытать настоящую любовь, перечеркнуть весь мир. Жерар находил силы и время работать, Анн жила только им, ради него и для него. Когда он опасно заболевает туберкулезом и врачи отсчитывают ему срок, единственный, кто не услышит приговора, будет Анн. Она увезет мужа на несколько месяцев в Прованс, начнет усердно кипятить посуду, делать компрессы, лечить, готовить диетические блюда. И в его жизни снова случится чудо – вопреки законам природы и логики он поправится. «Когда моя мать встретила Жерара Филипа, – вспоминает Анн-Мари, – он уже был звездой, но пока не получил статуса культового персонажа. Отец был всеяден, без разбора играл в театре, не пренебрегал дешевыми, бульварными пьесами. Моя мать взяла его под контроль и начала лепить миф. Без нее он никогда не достиг бы тех высот, не превратился в легенду. Жерар Филип стал по-новому держаться на людях, стал очень требовательным в выборе ролей и сценариев для своих фильмов. Никто не догадывался, что за подобной метаморфозой стоит жена – мозг и повелитель его судьбы, самый преданный друг, самый верный советчик, пусть временами и чересчур навязчивый. Она раскрыла в отце качества, дремавшие до встречи с ней. Только благодаря ей он принял важнейшее решение играть в театре под руководством Жана Вилара – она настояла. Она решала, каким быть Жерару Филипу, а не он сам! У нее была бесконечная власть над ним, его душой, помыслами, поступками – ментальная и моральная власть». Одиннадцать лет Анн и Жерар любили друг друга и почти никогда не расставались надолго. У них появились дети, сын и дочь. Филип самозабвенно возился с Анн-Мари и Оливье все свободные вечера, веселил их бесконечной историей собственного сочинения о приключениях таксы Зоэ. А когда он был в театре или на съемках, с малышами играла Анн – у нее для детей были свои сказки. Она тоже придумала для них героиню – обезьянку по имени Атом, живущую на Луне. Анн-Мари, сама став матерью, также придумала лирического героя для своих детей – коня Дансёра. Я спросила ее, есть ли у этих трех выдуманных существ что-то общее. И она ответила: одиночество. Наверное, все они, и она, и папа, и мама, нуждались в своем друге-невидимке.
Почти патологическая сосредоточенность друг на друге, тем не менее, толкнула Жерара Филипа на сомнительный и совершенно никчемный разговор по душам. Как-то вечером он решил очистить перед женой душу, признавшись в своих увлечениях партнершами по съемкам Марией Казарес («Пармская обитель») и Дани Каррель («Большие маневры»). Он каялся перед ней в грехах, жаждал ее понимания и прощения, но Анн лишь упала в обморок. За несколько дней до этой исповеди умерла одна из их домашних голубок. Дурной знак. Через неделю Жерар почувствовал острейшие боли в области живота. Анн пришлось вести его к врачу. Исследования показали воспалительный процесс в печени. Была назначена операция, во время которой доктора поставили более точный диагноз – рак печени четвертой стадии.
«Сколько ему осталось?» – допрашивала Анн доктора.
«Месяц. Самое большее – полгода».
В этот день она решила нарушить обещание в Люксембургском саду и никому не открывать беспощадную правду. Взяла все на себя и категорически запретила окружению сообщать мужу диагноз. Так Анн понимала значение «достойного восприятия горя». До последнего дня Жерар Филип верил, что идет на поправку, выздоравливает. Когда закончится восстановительный период, он обязательно вернется в Национальный народный театр. Он строил планы на будущее, читал и отбирал сценарии, делал пометки в текстах, спорил с режиссерами по телефону. Неожиданно почувствовал себя готовым к роли Гамлета – не зря же велись прежде долгие переговоры с Питером Бруком на эту тему. Вот поправится и сразу… Как держалась Анн в эти дни? Как улыбалась, поддерживала беседу? Смотрела на обреченного мужа и обсуждала с ним вместе маршруты предстоящих путешествий на каникулах? Чего стоила ей подобная крепость духа? Она понимала, что любовь всей ее жизни уходит, никакое чудо, с которым Жерар был всю жизнь накоротке, на этот раз точно не случится. «Твое счастье было для меня превыше всего, – напишет она позже в своих мемуарах. – Я бы заставила лгать весь мир ради улыбки, которую ты подарил мне тогда… Той мимолетной улыбки, которую мне хотелось схватить рукой и прижать к груди. Улыбки, которая и поныне со мной!»
Жерар Филипп в «Епифании», 1947 год Фото: Lipnitzki/Contributor/Gettyimages
Не обрывайте мимозу!
Одиннадцать лет счастья пролетели как одно мгновение. Любовь длилась так же коротко, как длится вздох. Le temps d’un soupir. Счастье, как и вздох, наполняет легкие воздухом, ощущением полноты и богатства жизни, а потом – пшик… воздух выходит, наступает небытие. Наступает Ничего. Полный мрак. Безмолвие. Жизнь теряет всякий смысл, прекращается. И вот именно эта протяженность вздоха, как оказалось, и была самым счастливым и самым важным мгновением жизни. Во всяком случае для Анн. По просьбе Жерара его похоронили в красном костюме Сида. (Именно красную ткань выберет дочь Анн-Мари, чтобы покрыть стол, на который положит книжку матери в театре. И читать монологи она тоже будет в красной рубашке. Совпадение?) Могилу вырыли у разрушенной старой часовни в местечке Раматюэль. Анн посадила мимозу, единственное посмертное украшение, хотя Жерар не хотел никаких цветов, не хотел даже креста или камня. Со временем мимоза пышно разрослась, случайные прохожие и посетители кладбища стали обрывать ее. Анн пришлось прибить у могилы мужа табличку: «Пожалуйста, не обрывайте мимозу, спасибо». Через семь лет Анн напишет книгу-исповедь, которую многие психологи назовут бесценным материалом для профессионального клинического исследования проблемы человеческого горя. Это один из самых тяжелых и болезненных текстов, который существует в европейской литературе ХХ века, после дневников Анны Франк, наверное. Монолог женщины, вынужденной доживать жизнь без любимого мужчины. Последний разговор, в котором она пытается сказать все, что не успела. Она нашла для себя наилучший способ выживания, представляя, что муж все еще жив, – в дождливую погоду напоминала, чтобы он не забыл взять зонтик, разговаривала с ним вслух, не прятала его вещи.
«Весна причиняет мне боль. Весенний воздух заставляет меня грезить о прошлом, о том, что было бы, если бы ты был со мной… Я научилась жить двойной жизнью. Я думаю, говорю, работаю, и в то же время я вся поглощена тобой. Ты был самым прекрасным, что связывало меня с жизнью. Ты познакомил меня со смертью. Самое ужасное – пережить смерть близкого человека. Мне оставалось или тонуть, или дышать, но я не хотела ни того ни другого. Я стала только фасадом, я не знала, чем заполнить дни, я становилась бесплотной тенью».
Не только весна причиняла ей боль. Ей причиняло боль все: любое действие, жест, любая ситуация, которую она так или иначе связывала с мужем. Она пережила его на тридцать лет. Ее похоронили рядом с мужем, накрыв общей могильной плитой. Теперь они навечно обрели друг друга. В книге Анн есть такие строки: «За три дня до твоей смерти появилось солнце, а до этого долго лил дождь. Я отдернула шторы, и ты сказал: “Приятно чувствовать солнце на лице”. Лучи падали на тебя. На мгновение ты закрыл глаза, а когда открыл их, прошептал: “Как хорошо”. Иногда я сержусь на тебя за то, что ты умер. Из-за тебя я силой заставляю себя смотреть на солнце».
Уйти, чтобы остаться
…Анн-Мари требует выпить чай залпом и сразу же съесть столовую ложку меда. Поможет от простуды. Я повинуюсь. Надо бы начинать разговор. Пробую издалека. Пространно говорю о проникновенной книге: «…ваша мама была душевно очень тонким человеком, раз сумела так…» Но Анн-Мари меня грубо и резко прерывает:
«Мать была чудовищем… Сложным, изломанным, тяжелым человеком. Прекрасно понимаю читателя, которого переполняют чувства при знакомстве с ее действительно очень страшной по откровению книгой, но мое сердце молчит, потому что там она ни разу не упоминает о нас, своих детях. Хотя мы с братом не менее остро переживали смерть отца. Когда папа умер, она сразу же отослала нас куда подальше, запретив участвовать в похоронах, то есть переживать трагедию по всем душевным правилам. И это было очень большой ошибкой. Мы не прочувствовали эту боль до конца, не разобрались с ней, не разделили внутри нашей семьи траур, не получили свой первый жестокий, жизненный урок. Не потому ли в сердце навсегда осталась открытая рана? Много позже няня сказала мне: “Почему мать лишила вас последнего свидания с отцом? Я боюсь за вашу психику в будущем, Анн-Мари”. Я видела, как мать плачет, спрашивала ее, откуда эти слезы, и куда спрятался папа, как его найти, когда же наконец он перестанет всех разыгрывать и вернется домой. Но она плотно сжимала губы, отворачивалась и не отвечала. Мать так и не призналась нам, что папа умер, оставив для себя одной право на этот ужасный секрет. Мне было четыре, брату – три года, когда случилась трагедия.
Мать никогда ничего не рассказывала нам о нем. Никогда. Она была одержима этой потерей. Совершенно зациклена на переживании боли, которую не делила и не хотела делить с кем бы то ни было. Она носила траур по нему до своей смерти. Я называю жизнь, которую прожила моя мать, “нежизнью”, она все отдала моему отцу, и на меня, впрочем, как и на все остальное в жизни, у нее уже ничего не осталось. Она сознательно завела себя в тупик, несовместимый с жизнью, пытаясь загнать туда же своих детей. Поэтому у меня очень плохие воспоминания о детстве и юности. Условия, созданные матерью в доме, были настолько невыносимы, что я только и думала, как от нее сбежать. Это было не типичным детским протестом против диктатуры матери, а желанием спасти себя и свою душу. Я не искала причины жестокости собственной матери, не понимала, почему годы спустя она фанатично продолжала оплакивать мужа. Мне просто хотелось нормальной жизни – рядом с матерью было так одиноко, неуютно. Она никогда не гладила меня по голове, никогда не прикасалась ко мне просто так, даже импульсивно! Никогда не говорила ласковые слова, никогда не водила меня в театр. Горе обычно ломает человека. Мою мать оно сделало уродом. Когда вам шесть лет, вы не отдаете ни в чем себе отчета. Просто живете, как живется. И не предаетесь аналитическим размышлениям, почему мама меня так мало любит.
А вот с моим братом Оливье, кстати, она прекрасно ладила. Оливье был поразительно похож на мать во всем, как двойник, да еще унаследовал от нее все негативные черты характера. А вы знаете, что я по сей день не общаюсь с родным братом? Мать и брат вели обособленное существование, куда я не допускалась, и со мной практически не разговаривали. Я была отстранена, отодвинута на задний план. Когда у меня появились дети, я обратила внимание на такую странность. Мать принципиально общалась только с внуками-мальчиками. Мой старший сын Габриель был ее главным любимцем. Малыш – копия Жерара Филипа, и мать в нем души не чаяла: “Габриель самый лучший, самый красивый, самый необыкновенный ребенок на земле”, – часто повторяла она, особо подчеркивая, что мне не дано этого понять. При этом мать даже не смотрела в сторону своей внучки Жанны. Ее как будто не существовало вовсе. Мать испытывала к Габриелю безумную страсть. По сравнению с ним меркло все и вся, прежде всего, естественно, я, неблагодарная дочь, никогда не шедшая на уступки матери. Иными словами, я была недостойна собственного ребенка. Похоже, после смерти мужа она была одержима навязчивой, почти мистической идеей обрести покойного супруга в сыне, а затем во внуке. Она существовала вне быта, вне повседневности, очень далеко от меня, на ледяной вершине – не докричаться. Я постоянно задавала себе вопросы: неужели так устроена жизнь, люди, отношения? А моя семья нормальная? И отвечала самой себе утвердительно. Да, моя семья нормальная. Нормальным казалось то, что мать круглосуточно молчит. Что мы общаемся записками! Да-да, я не оговорилась, записками! Если мне вдруг надо было обратиться к ней с каким-то насущным вопросом, писала записку и просовывала под дверь ее комнаты, которая всегда была наглухо закрыта. Я до сих пор не знаю, что она делала взаперти одна».
Только с возрастом Анн-Мари узнает из мемуаров матери, что на самом деле происходило за закрытой дверью: Анн общалась с вещами мужа, рассматривала его любимые безделушки, разговаривала с ним, вспоминала. «В какой-то момент я столкнулась с еще одной проблемой. У меня не сложился образ отца, не было образа семейной пары. Не оказалось примера для подражания. Я не знала, какой должна быть женщина и каким должен быть мужчина рядом с ней, – не на кого было равняться самой и равнять своих избранников. Мать создала некий сказочный образ прекрасной семейной пары, в правдоподобие которой я никогда не верила. Биограф отца, умный, серьезный журналист Жерар Бональ стал первым, кто сказал мне о том, что у отца были сердечные тайны. Мне было уже сорок пять лет! Когда Бональ работал над книгой о Жераре Филипе, мы проводили долгие часы в беседах, успели подружиться и сблизиться. Он рассказывал мне о своих исследованиях, “знакомил” меня с отцом. И однажды поведал о темной стороне его жизни. Я была потрясена. “Жерар, вы что? Вы говорите мне, что у моего отца были романы на стороне?” – “Да, конечно”. – “Но это невозможно!” – попыталась было возразить ему я, но в ответ услышала: “Увы… Это правда”. Не понимаю, как у матери нашлись силы все это игнорировать, как она могла с этим жить до и после его смерти. Почему она не рассказала всей правды? Мать была в курсе измен моего отца и по этому поводу пролила много слез. Возможно, этим и объясняется ее упорное желание возвеличить, обожествить их любовь, чтобы стереть из памяти мучительные воспоминания. Она просто утонула в горе, так и не сумев выбраться из пучины, в которую себя сама же загнала. Во всяком случае, именно в этом мне удалось ее понять. И простить. Думаю, ей бы очень помогла новая любовь, большая, всепоглощающая. И ведь после смерти мужа у нее были связи с мужчинами. Но все незначительные, никогда не получавшие статуса истинного чувства. Видимо, она была уже не способна ни на какую серьезную привязанность, на огромную любовь, которая ее связывала с моим отцом.
Жерар и Анн Филип в Парижской опере, 1957 год Фото: Gettyimages
К счастью, характером я пошла в отца. Я начисто лишена всякого мистицизма. Очень трезвый, земной человек. Этой трезвостью я спасаюсь, но она и что-то разрушает во мне. Однажды почувствовала, что пришло время сделать жесткий выбор – немедленно прекращать жить или жить дальше. И я выбрала второе. А это решение означало бежать прочь от матери. Я поняла, что не хочу и не буду, как она, закрываться от мира и медленно тлеть. Уединение – прямой путь к самоубийству. Так в семнадцать лет я окончательно ушла от матери, начала зарабатывать. Из дома принципиально не взяла никаких личных вещей, даже фотографий. Сегодня я все время напоминаю себе, что страдания передаются по наследству. И в меня перешла от матери ее горечь и многое такое, что я даже не могу объяснить словами. По этой причине стараюсь себя контролировать, никогда не терять бдительности. И я поддерживаю с детьми близкие отношения. Слышала о существовании эмоциональной преемственности – это когда дети невольно воспроизводят ту модель семьи, в которой жили сами. Исследования показали, что битые дети становятся жестокими родителями – семейный пример оказывает очень сильное влияние. Для борьбы с этим лично я имею трезвый ум. В отличие от матери я всегда ласкала своих малюток, всегда была рядом с ними. Когда я была маленькая, мать регулярно отправляла меня в летние лагеря. До четырнадцати лет, каждое лето, по три полных месяца я проводила там. Как же было мерзко, как плохо, как я плакала, тосковала… Став старше, дала клятву никогда, ни при каких обстоятельствах не отсылать своих детей в летние лагеря. Никогда. По сей день десять раз на день стараюсь говорить детям “я вас люблю”. Хочу, чтобы они это слышали, ни на мгновение не забывали об этом и не имели причин сомневаться в моей любви.
Матери было всего сорок два, когда она стала вдовой. Всего. Молодая женщина с двумя детьми на руках, да еще без денег. Жерар Филип не оставил после себя ничего! Он жил одним днем и никогда не копил. Незадолго до смерти папа заказал себе новую машину. Ее прислали через месяц после того, как он умер, и мать была вынуждена отослать шикарный автомобиль обратно на фирму. Мы оказались без средств к существованию. Как она выжила? Превратила свою боль в подсобный материал, написала исповедальную книгу. Гениальную книгу, надо сказать. И повезло – книга “Одно мгновение” имела великолепную коммерческую судьбу, принесла много денег.
Как-то, пытаясь оправдать мать, вспомнила – ведь у нее, как и у меня, не было примера полноценного родительского союза. Ее мать была в вечных разъездах, почти не видела дочь. Бросивший их отец страдал от алкоголизма и умер в приюте для бродяг. Я долго размышляла над историей детства моей матери и поняла, что ей тоже не хватало материнской любви. И ей не доставало отца, как и мне. Моя бабуля Мину – редкая по теплоте и нежности женщина, мы друг друга сильно любили. Мину была единственной родственницей, с которой у меня возник душевный контакт. Она умерла, когда мне только исполнилось четырнадцать. Бабушка Мину была мне настоящим другом. При ней я могла безнаказанно курить, красить ногти ярко-алым лаком и не читать в ее глазах осуждения. Он пила порто, тайно угощала меня сигаретами “Пэлл-Мэлл” и готова была ответить на любой деликатный вопрос. Единственное, о чем я не смела ее расспрашивать, так это об аресте дедушки. Тот же биограф отца Жерар Бональ спустя годы открыл очередную тайну моей семьи. Оказывается, во время Второй мировой войны дед, отец моего отца, был коллаборационистом. За это его арестовали и осудили на смертную казнь, но дедушке удалось бежать, он долгое время скрывался в Испании. Отец навещал его, помогал деньгами и даже меня возил к нему. Смутно, но все же помню Барселону, где он жил. А самого дедушку помню хорошо: высокий статный мужчина, красивый, элегантный. Эту естественную, прирожденную элегантность, чувство стиля унаследовал от него и мой отец. На склоне лет бабушка Мину обосновалась в Париже, совершенно одна, поближе к внукам и невестке – единственным оставшимся у нее родственникам».
Глубоко внутри ее сердца
Анн-Мари рассказывает о том, как сложилась ее жизнь после побега. Брат Оливье решил посвятить себя высшей математике. Ушел в точные науки и оборвал связи с внешним миром. Он совершенно непубличный человек. Анн-Мари планировала стать биологом, изучала химию, но параллельно посещала драматические курсы. Ее жизненный путь был избран без малейшего колебания. После окончания курсов ей посчастливилось попасть в знаменитую труппу, которой руководили Жан-Луи Барро и Мадлен Рено. Она играла с ними на одной сцене. Забегая вперед, скажу, что Анн-Мари отработала в театре более двадцати лет. Существовать в этой профессии было сложно – публика всегда сравнивала ее с отцом, что вполне закономерно. Статус «дочери» держал в постоянном напряжении, она пыталась дать себе объективную оценку, не зная, достойно ли выглядит, соответствует ли должности серьезной драматической актрисы, гордился ли бы ею отец. «Как-то раз во время спектакля мне стало не по себе. И в этот день я решила уйти из театра. Почему? Устала каждый раз доказывать, что умею играть, умею сопереживать, имею право зваться его дочерью. Публике, честно говоря, по большому счету было все равно. Играла ведущие роли в театре, играла, наконец, в “Сиде” Корнеля, как отец когда-то. Уйдя из театра, стала сниматься в кино. Сейчас у меня много предложений. Дети подросли, могу позволить себе роскошь не отказываться от работы».
А потом она влюбилась. В молодого писателя Жерома Гарсена – о любви к Анн-Мари он написал роман, чувственный и откровенный. В нем он поблагодарил жену за свет и счастье, которыми она его одарила. В исповеди писателя не было и тени печали, в отличие от монолога Анн Филип. Только однажды, подбирая точные слова к душевному портрету жену, Гарсен признается: все хорошо, светло, радостно, растут дети, в семье гармония, отношения практически идеальные, «…но я точно знаю, и знание это почти неуловимо: когда обнимаю любимую, чувствую где-то глубоко внутри ее сердца, там, куда мне нет доступа, она все же хранит свою боль. Одинокую и мучительную боль, которая досталась ей в наследство от матери. И перед этой болью я бессилен. Бессильно мое обожание, бессильна моя забота, наши дети, наше многолетнее счастье… – она никого к ней не допускает». Такие вот мистические параллели… как и тот факт, что с мужем Анн-Мари познакомила… мать! А случилось это так: «…Мне было двадцать три года, когда мы встретились. Мы вместе по сей день. Жером воспитывался в католической семье старинного рода парижских медиков. Судьба его была во многом трагична. В семнадцать лет он потерял отца. Тот неудачно упал с лошади и скоропостижно умер. Родные брат и сестра были психически нездоровыми детьми, а маленького брата-близнеца Оливье (кстати, так звали и моего брата, вот ведь совпадение!) в шестилетнем возрасте насмерть сбила машина. Это произошло на глазах родителей и Жерома.
После похорон отца мой будущий муж неожиданно обрел утешение в чтении романа “Одно мгновение”, который случайно нашел на книжных развалах. У него возникло ощущение сопричастности горю моей матери. Он был потрясен тем, что незнакомый автор сумел вступить с ним в негласный диалог, детально описать пугающие по своему точному совпадению нюансы переживаний. Он решил написать ей письмо и послать на адрес издательства “Галлимар”, выпустившего роман. Его письмо передали моей матери, и через несколько дней она ему ответила. “Спасибо за ваше трогательное послание. Я думаю, что смерть есть определенная форма счастья. Не бойтесь, молодой человек, своих страданий, страшитесь лучше посредственности и серости бытия…” – вполне в ее духе. Но Жерома ответ потряс. Он был одинокий и несчастный, искал общения. Он принялся активно писать моей матери, а она – отвечать. Завязалась длительная переписка. Однажды она пригласила Жерома зайти к ней в гости на улицу Турнон, где радушно встретила, напоила чаем и угостила горьким шоколадом. После чего принялась задавать вопросы. Жером сразу излил ей душу. Мать была в полном восторге от своего нового друга и всем о нем рассказывала исключительно в превосходной степени. Как-то раз в моей парижской квартире, где я после развода с первым мужем жила одна, вдруг раздался телефонный звонок. Было это 31 декабря. “Алло, здравствуйте, это Жером Гарсен”, – послышалось на том конце провода. “Извините, но я с вами не знакома”, – сухо ответила я. Он продолжил: “Но это тот самый Жером, который дружит с вашей мамой”. “А-а-а, друг моей матери! Тот самый Жером! Ну конечно, она постоянно всем говорит: “Жером такой умный, такой хороший, ах, Жером…” – отвечаю я. Он пропускает это мимо ушей и продолжает: “Друзья пригласили меня встретить Новый год в деревне, хотите поехать со мной?” Я удивилась, отметив про себя: а он наглый. Но почему-то сразу ответила: “Ладно”, – и поехала с ним. Через неделю мы уже решили пожениться. Все случилось стремительно. Было совершенно очевидно, что мы просто созданы друг для друга. Свадьбу сыграли быстро. Встретив Жерома, я потеряла интерес ко всем мужчинам на земле, он стал моим постоянным источником света, как и дети, о которых мы оба так мечтали. Мы построили семью. Теперь наше прошлое уже не властно над нами. Благодаря мужу я поверила в то, что жизнь может быть действительно прекрасна.
Наша встреча была предначертана судьбой, о чем свидетельствует множество особенных моментов-совпадений. Например, моего отца незадолго до его смерти оперировал известный хирург, родственник Жерара. А те самые “друзья в деревне”, куда мы отправились встречать Новый год, проживали в загородном доме местечка Сержи, который когда-то принадлежал нашей семье. После смерти отца мать тотчас же продала имение, чтобы ей ничто не напоминало о счастливом прошлом».
Анн Филип со своими детьми Оливье и Анн-Мари. Париж, начало 1960-х годов Фото: Gettyimages
Понять и простить
«Моя мать никогда не понимала того, что она со мной сделала. Она так и не попросила прощения. Для нее я осталась незнакомкой, от которой она в конце концов отстранилась. Она даже не догадывалась о том, что я чувствую, отчего так страдаю. Как мне не хватало ее любви, ее внимания… На откровенный, доверительный разговор со мной об отце она так и не пошла. Все ее чувства были направлены только на покойного мужа, точнее, на его тень, фантом, призрак. И он был для нее дороже, важнее и теплее меня – живой и настоящей.
Мать умерла в Париже от воспаления мозга в семьдесят два года. Она жила одна. Приступ случился внезапно, рядом никого не было. Наверное, потом шум привлек соседей. Они вызвали скорую помощь, и ее отправили в госпиталь Святого Антуана. Она была без сознания, и ее подключили к аппарату искусственного дыхания. Врачи сказали нам, что остаток жизни она проведет как овощ. Все было кончено. Мы приняли решение прекратить ее страдания и отключить от аппарата».
Я вспоминаю строки из книги Анн Филип: «Когда смерть придет за мной, мне будет казаться, что я иду знакомой дорогой – ведь по ней уже прошел ты. Я была проворной и легкой, теперь я неповоротливая, я тащусь вместо того, чтобы устремляться вперед. Я нигде больше не ищу тебя. Раньше в толпе людей, на уединенной лесной дороге я видела только тебя. И я без конца спрашивала себя, как же это возможно – не то, что я живу, но как может биться мое сердце, если твое остановилось?»
«После смерти матери я испытала освобождение. Это был единственный период моей жизни, когда я сидела на лекарствах. Так закончилась наша война. В день ее смерти я коротко остригла волосы и больше никогда их не отращивала. Мать скончалась двадцать с лишним лет тому назад, и только сейчас я нашла в себе силы ее простить. Я сумела отпустить. И пойти дальше. Наверное, это и есть тот ответ, который она не нашла после смерти мужа. Я никогда не оставляла надежды на перемирие, никогда ничего не ждала от нее. Бессмысленно требовать от человека больше того, что он способен дать. Жизнь моей матери закончилась в день смерти моего отца, а моя жизнь, тем не менее, продолжалась. Нам было не по пути.
Знаете, я ничего не помню о том далеком времени. Я ничего не помню об отце. Моя память не сохранила его образа. Помню каких-то людей, которые приходили в гости к моей матери, а родного отца не помню. Где-то прочла, что его считали человеком-загадкой. Многие думали – знают хорошо, а на самом деле так никто по-настоящему его и не узнал, не понял. Еще живы некоторые близкие друзья отца, которые общались с ним, помнят тепло его рук, его улыбку. А я никогда этого не видела и никогда не увижу. Я не знакома со своим отцом. И эту беспощадную истину мне стоило большого мужества не только принять как должное, но и научиться с ней жить».
Послесловие
Почему, пережив такое, Анн-Мари вернулась в театр с моноспектаклем «Одно мгновение»? Почему она вернулась к исповеди матери, к болезненной истории об ушедшей любви, отравившей ее детство? Анн Филип написала эту книгу (по официальной версии), «чтобы заработать денег на жизнь», но Анн-Мари в деньгах не нуждалась.
Значит, это был ее выбор? Не решаюсь задать вопрос. Вспоминаю слова ее мужа о потаенном уголке на самой глубине сердца, где прячется боль, куда она никого не впускает. Может, Анн-Мари больше не может носить ее одна? Устала? Хочет освободиться? Или все же есть другое объяснение? Простив мать, она стала иначе воспринимать написанный ею текст и ее жизнь?
А может, она так и не научилась жить в другом формате? В формате независимости от прошлого? Может быть, переигрывая-переживая заново историю любви родителей, материнскую боль, она вновь попадает в привычное, знакомое нутро своей семьи? Пространство, в котором воспитывалась, которому пыталась противостоять, в котором формировала себя на сопротивлении материалу? Может быть, состояние преодоления для нее более естественно, нежели обычная жизнь? А может, она, как и мать, не может вырваться из этой тюрьмы? Из тюрьмы Любви, построенной после Смерти. Тюрьмы-ловушки, тюрьмы-бездны, попав в которую уже невозможно вырваться. Может быть, проживая каждый вечер состояние матери, она учится смирению и прощению, пониманию? Может быть, отпуская своих призраков, она выздоравливает?
Возможно, Анн-Мари сумела ощутить в тексте матери светлое, жизнеутверждающее послание, которое наверняка там заложено: призыв к жадному наслаждению мгновением счастья, таким же коротким, как вздох. Счастье уходит, надо суметь отпустить его. Ради того, чтобы просто жить дальше… ради детей, ради самой жизни, ради памяти.
«Я жду момента, когда вновь стану сильной. Он настанет, я знаю, я еще не утратила вкуса к жизни. Я хочу спастись, но не хочу освободиться от тебя…» – писала Анн Филип.
P.S. Совпадение или нет, но я написала этот текст спустя одиннадцать лет после нашего разговора с Анн-Мари. Одиннадцать лет длилось счастье ее родителей – долгих одиннадцать лет, протяженностью в один лишь вздох.
Магазин свой летом я практически не обновляла. А тут лето кончилось, и в начале сентября сразу купили одно из моих любимых ожерелий - с вороньим черепом. Я переполошилась - где искать его. Но оказалось в первом же ящике шкафика, что у меня все уложено аккуратнейшим образом - вот ожерелья подписанные в пакетиках, вот серьги к ним. Порадовалась, какая я молодец.
И это мне сразу напомнило - нужно делать хеллоуинские вещи - и черных котов и дракул. Два каменных дракулы у меня есть, и я к ним давно купила два деревянных гробика и наклейки в виде летучих мышей. Нужно только покрасить все в красно-черный. А то я каждый год пропускаю это время.
А еще я перемерила свои украшения и поняла, что я сейчас люблю, когда их много за один раз - густо надеты разные. И из этого вывела себе задачу - сделать к уже имеющимся по нескольку дополнений в такой же гамме, чтобы они как многорядное общее носились.
Про систему контроля и дисциплину в американской школе. К предыдущему посту возник спор - что если детей не заставлять, они не будут побеждать на олимпиадах и никогда не добьются ничего в жизни. Тут надо пояснить, что в тех двух американских школах - частной и бесплатной - где мы учились раньше и перешли вот сейчас система дисциплины и контроля поставлена так, как ни в одной российской я не видела. Начиная с количества пропусков не более 5 уроков в год (со справкой от врача можно, но тут поставят всякий доп и вопрос об успеваемости - на второй год в американской школе остаться тоже можно запросто), "нулевая терпимость к опозданиям", абсолютные требования к дисциплине в классе, "а что если я забуду сдать свою работу вовремя? - well... тогда я забуду перевести тебя на следующий уровень", оценки складывающиеся из трех составляющих - непосредственно результат теста, накопленные баллы за своевременное и качественное выполнение домашних заданий и участие в процессе - то есть нельзя получить А+ выучив ночью перед тестом, ты или учился весь курс добросовестно, или получишь С даже с хорошим тестом.
читать дальшеРазница глобальная - в подходе. Родителей из процесса убирают, потому что задача - научить ребенка, на том уровне, какой ему доступен для понимания в начальной, средней и старшей школе - организовываться самостоятельно. В этот момент закладываются основы тех явлений, что когда по всей Санта-Монике отрубились светофоры - никакого коллапса не возникло, движение самоорганизованно продолжалось без пробок и коллективных блокирований перекрестка. Когда во время пожара летом - район сам организованно эвакуируется до прибытия пожарных и полиции. Когда все сами сдают свои налоги и организуют в комьюнити театр, церковь, школу, муниципальное управление и т.д. Потому что родители не смогут "заставлять" всю жизнь и если маленький человек до взрослой жизни этот навык не разовьет у себя самостоятельно - то а) либо родителям (и государству потом) всю жизнь иметь дело с несамостоятельным членом семьи; б) либо, что в Америке случается в силу устройства общества - ему придется в неподготовленном виде конкурировать за рабочие места в услових студенческих кредитов, ипотеки и тотальной озабоченности людей успехом с теми, у кого навык самодисциплины и организации за школьные годы выработался и они спокойно могут опираться на свои навыки, уехав от семьи туда, где им предложили работу перспективнее.
На счет олимпиад - тут тоже есть всякие национальные соревнования по математике и прочему. И вот в прежней школе у Сони возник атомный конфликт с их прежним китайским чемпионом, потому что она вдруг показала результат лучше чем он. У мамы чемпиона возникла истерика и она побежала доставать всех - что ее сына надо заставлять, нагружать, лучше контролировать. На что ее спросили - а вы уверены, что он хочет быть чемпионом по математике? Вы уверены, что заставляя его все силы и время отдавать математике (которую он ненавидит) - вы не лишаете его возможности найти и развить тот талант, который у него есть и который он хочет развивать? Вот он у вас, например, ходит с удовольствием на дополнительные занятия языками и выучил уже три - испанский, армянский и английский в дополнение к своему китайскому. На что мама вопила, что языки она ему разрешает учить в порядке поощрения за успехи в математике. Ей пытались донести, что вот тут у парня очевидно талант и заставлять его не надо его развивать, а математика... Завершения таких историй я так же вижу регулярно. У подруги бойфренд вырос в чайнатауне СФ. Был заставляем учить математику и играть на скрипке. В 17 лет поссорился с родителями и ушел из дома. Сейчас работает одним из продюсеров на площадке "ходячих мертвецов", зарабатывает больше чем все его братья и сестры вместе взятые, с родителями не общается.
Ребенок мой через неделю сказал - "учителя в этой школе просто боги!" и на второй неделе бежит в школу, без всяких напоминаний и контроля. Потому что интересно. Потому что каждый учитель тут (и в прежней школе это тоже было) - свою задачу видит как заинтересовать детей. "Я здесь не для того, чтобы вы полюбили меня, а мой предмет". В прежней школе я была в шоке, увидев как строится процесс - как учителя организуют его в сочении с игрой, как строят коммуникацию с каждым учеником. Потому что это вопрос их профпригодности - заинтересовать, найти к каждому подход, каждому дать адекватную нагрузку, возможность и справедливую оценку.
Заинтересовать сложнее чем заставить, дать возможность осознанного выбора сложнее чем построить, научить осознанности сложнее чем подчинению. Но результат то очевидный. На днях самоорганизации - школа не превращается в хаос. Система функционирует сама по себе, потому что каждый сам знает зачем он что-то делает, как это надо делать и как сотрудничать с другими. Мне не надо контролировать как Соня готовится к тестам, потому что после того как им разъяснили график сдачи - что, когда, в какой форме. кому, как будут оценивать - она сама выстраивает свою подготовку. Так возникает эта картина - что без всякого контроля, когда нет уже учителей в школе, ученики сидят и готовятся каждый к своему. Никто не списывает - потому что понимает, что учится для своих целей, которые ему помогли понять. Потому что всем дана возможность выбора и смены приорететов, если вдруг понял, что не твое. Каждый учитель ведет свой класс так, чтобы а) заинтересовать, б) поддержать тех, кто хочет углубленно с предметом познакомиться, в) не давить тех, у кого явно страсть к другому - спорту, другим предметам. им просто дать возможность нормально подготовиться к общим тестам и сдать их без стресса.
Потом, когда внешняя форма (контроль) убирается - то, что внутри не рассыпается как песок. Потому что система не снаружи - она у каждого внутри в результате. ___
Про школу в Америке, как обещала. Подробнее про запрет делать уроки с детьми. Конкретно про снятие или хотя бы уменьшение стресса детей и родителей по поводу обучения насколько это возможно. Еще в прежней школе на мой вопрос "что я могу сделать, чтобы помочь Соне быстрее адаптироваться?" - меня тут же попросили не делать ничего. Особенно не делать с ней уроки и вообще не вмешиваться. "Единственное, что вы реально можете сделать - это не добавлять ей стресса своим беспокойством". Особенно это относилось ко мне и китайским родителям. Нам объяснили, что контролируя процесс обучения и делая уроки вместе с ребенком, мы прививаем ему чувство беспомощности - что сам он не справится, стрессуем его необходимостью еще нам угождать успешностью своей адаптации и лишаем радости достижения, когда получается. Мол, ваше обучение уже закончено - учится она. И от вашего вмешательства никакой пользы кроме вреда. Ничего кроме синдрома самозванца вы не тренируете у ребенка таким образом, - строго сказал мне учитель истории, работавший в прежней школе. Потом я узнала, что у них целая практика преодоления этого явления, правда возникла она в связи с Asian American society limitations. Китайцы, мол, дико стрессуют детей семейным контролем процесса учебы и это, как разные исследования показали - вредит. Мол, даже одаренные дети в условиях этого прессинга добиваются чего-то совсем не благодаря, а вопреки ему. А обычные так и вообще - показывают результаты ниже, чем очевидно способны.
В новой школе нас встретили точно также. Выдали расписание. На мой вопрос, что я могу сделать - мне предложили побыть волонтером на школьном пикнике или пожертвовать на обновление газона футбольного поля. Когда выданный Соне шкафчик не открывался - зам директора школы vice principal, который следил, чтобы все шло без напряга, сказал все то же - давайте срочно уменьшим ваш стресс и пошел с нами разбираться с локером. Нашел работающий, сам все проверил. Потом я спросила его - должна ли я к первому учебному дню поменять черно-красный цвет Сониных волос на более натуральный или хотя бы менее вызывающий? - Что в этом вызывающего, мэм? - поинтересовался замдиректора. - У меня две дочери. У одной волосы синие, у другой фиолетовые. - Эээ... Ну раз вы окей с этим, звучит очень успокаивающе, - говорю я.
И тут меня снова призвали ни о чем не волноваться, не добавлять стресса ей и себе, потому что мы только что переехали, Соня идет в новую школу - это все очень-очень большой стресс, поэтому давайте не будем его увеличивать. Занимайтесь, мол, своими делами, мэм. Не заставляйте вашего ребенка плюс ко всему, что ей сейчас предстоит преодолеть, волноваться еще и о вашей реакции. При всем уважении, мэм - школа не является зоной вашей ответственности или компетенции. Мы благодарим вас за доверие и обычно оправдываем его. Не без гордости, уверенным голосом заверил меня замдиректора в шортах, майке и стоптанных кроссовках, с выцветшими татухами на руках. Тут я вдруг поняла, что меня дико стрессовало в исторически сложившейся практике взаимодействия со образовательными учреждениями в России - это вот именно нарушение границ и смещение зон компетенций. Что на семью зачем-то складывали часть функций школы - учить, контролировать, мотивировать, оценивать и т.д., а от школ и детсадов постоянно ожидалось исполнение функций семьи, что учительница будет как мама, а физрук и трудовик как мудрый батя.
Первую неделю вновь прибывшим ученикам объясняли правила. За что их будут оценивать и как. Никого не заставляли рассказывать о себе, не строили, не выделяли. Всех просто собрали и просто пошел процесс. Рутинно, спокойно. Чем меньше что-то специально выделяется - тем меньше стресса. Ну начали учебный год и начали. Ну новая школа и новая. Обычные дела. Ничего особенного.
___
Про middle school (6 класс). Перед отъездом меня пугали отвратительным качеством американского школьного образования. Мол, до старших классов таблицу умножения проходят и простые уравнения. Система обучения действительно другая. Расписание каждый день одно и то же: английский, наука, социальное, математика, физкультура, потом два предмета, которые студент себе сам выбирает. У нас это дополнительный английский и арт (рисование).
Английский язык - это наши литература, язык, этика и основы психологии разом. Каждую неделю читают по книге, обсуждают, пишут эссе. Все упражнения, которые мы делали на русском - про запятые, обороты и проч. включены в условия эссе. Разбирают мотивации, как возникают разные чувства и т.д. В этом месяце по программе: "Арифметика Дьявола", "Загадочный случай Джекила и Хайда", "Превращение" (Кафка), "Война миров".
Наука - это физика, химия, биология и экология вместе. Как все устроено и системно взаимодействует. Например, физика света, после этого химия фотосинтеза, потом растительный мир и почему вреден смог. Поскольку все изучается во взаимосвязи - то лучше усваивается и экономит время, развивает системное мышление.
Математика - как наши алгебра и геометрия вместе. Все начальные уровни - площади, простые матрицы и т.д. Все задания привязаны к практике. Например, вычисления площадей учат на абстрактных фигурах как у нас. Задания например: вычислить сколько краски нужно для покраски стен комнаты, потолка? Сколько коврового покрытия на пол? Не забыть вычесть площадь окон, дверей. Или вычислить сколько галлонов воды в круглом бассейне и т.д. Раздел "Проценты" начинается с заданий как посчитать налог и конечную цену товара, сколько дать чаевых и заканчивается вычислением платежей по ипотеке.
Социальные науки - это история, социология, экономика вместе. Как все взаимно влияет друг на друга.
Физкультура... Американская физкультура это жесть! Тренерша мисс Шелтон - бывший морпех. Сначала общая физподготовка, потом обучение командным видам спорта. Сериал Glee встал передо мной в натуре - как мисс Шелтон троллит учителя науки мистер Гандерса.
Арт класс - прекрасен. Сейчас учат законам перспективы. Техника классическая с дополнениями - типа, рисуем стакан с водой, который стоит на подоконнике. Т.е. Сразу и технику перспективы и света. Каждый набросок надо делать другим видом материалов - карандаш, мелки, уголь и т.д. Чтобы понять как они взаимодействуют с бумагой и научиться выбирать правильные инструменты для задач.
Есть по-английски простое слово interesting, которое в большинстве случае на русский прекрасно и без сложностей переводится как «интересный»… если бы не остальные случаи. Потому что когда, к примеру в групповом чате онлайновой игры кто-то говорит «that’s gonna be interesting”, я сразу мысленно представляю себе, что в точно таких ситуациях скажут в русскоязычной группе. читать дальшеА скажут там, скорее всего, что «ща нам там прилетит», или «во мы там задолбаемся», или любой матерный аналог этих выражений. Потому что говорится “that’s gonna be interesting” тогда, когда группа лезет в большие неприятности с недостаточными силами, или негодными средствами. Например, идёт в полное ловушек подземелье на высоком уровне сложности без сапёра.
Соответственно, общаясь с англоязычным народом, нет особой необходимости придумывать адекватный перевод для «да нам же там звиздец» и прочей идиоматики, которую мы охотно употребялем в таких ситуациях. Если попытаться её перевести точно, могут понять как раз-таки неправильно. А если сказать «позитивное» с виду “interesting” – поймут, наоборот, правильно . С энтузиазмом согласятся, например, или начнут рассказывать про обходной приём для грядущей проблемы, который можно применить, если сил у вас мало, а знаний и хитрорукости много.
Я долго полагала это всё скорее особенностями разговорного жанра, но тут мне недавно при переводе системы правил игры про драконов встретилось в инструкциях для ведущего следующее: «Making things interesting for your group doesn’t mean you should make them suffer needlessly. No one wants to seethe drakes’ lives getting worse at every turn. Not only is it depressing, but it is also predicable and boring» - («Интересно» не значит «всё время плохо». Положение дракончиков не должно постоянно ухудшаться: это не просто расстраивает участников, это ещё и довольно предсказуемо и скучно). То есть автор счёл нужно отдельным абзацем пуститься в объяснения, что не надо понимать «интересное» в игре как вот тот самый набор русских идиом. И что даже устраивая пресловутые идиомы, не надо игроков обманывать и подрывать их доверие. То есть коннотация настолько сильна, что автор счёл, что такие вещи *объяснять надо*.
Это частный случай более общей закономерности. Если что-то вдруг начинает объясняться, - значит, как минимум с точки зрения объясняющего, оговорки требуются. «Есть люблю, а так - нет» и «Но я на тебя не давлю» - это всё производные той же базовой модели.
В общем, богатое слово interesting. Когда пишу по-английски текст, где по-русски должно бы стоять слово «интересный», периодически проверяю - а это точно interesting? А не fun или exciting? Или mysterious, или curious?
...and he can rob a bank. Give a man a bank and he can rob the world.
There was this robbery in Guangzhou, the robber shouted to everyone: "All don't move, money belongs to the state, life belongs to you."
Everyone in the bank laid down quietly.
This is called "Mind Changing Concept Changing the conventional way of thinking".
One lady lay on the table provocatively, the robber shouted at her "Please be civilized! This is a robbery and not a rape!"
This is called "Being Professional Focus only on what you are trained to do!"
When the robbers got back, the younger robber (MBA trained) told the older robber (who is only primary school educated), "Big bro, let's count how much we got", the older robber rebutted and said, "You very stupid, so much money, how to count, tonight TV will tell us how much we robbed from the bank!"
This is called "Experience nowadays experience is more important than paper qualifications!"
After the robbers left, the bank manager told the bank supervisor to call the police quickly. The supervisor says "Wait, wait wait, let's put the 5 million RMB we embezzled into the amount the robbers robbed".
This is called "Swim with the tide converting an unfavorable situation to your advantage!"
The supervisor says "It will be good if there is a robbery every month".
This is called "Killing Boredom Happiness is most important."
The next day, TV news reported that 100 million RMB was taken from the bank. The robbers counted and counted and counted, but they could only count 20 million RMB. The robbers were very angry and complained "We risked our lives and only took 20 million RMB, the bank manager took 80 million RMB with a snap of his fingers. It looks like it is better to be educated to be a thief!"
This is called "Knowledge is worth as much as gold !"
The bank manager was smiling and happy because his loss in the CINOPEC shares are now covered by this robbery.
This is called "Seizing the opportunity daring to take risks!"
Give a man a gun and he can rob a bank. Give a man a bank and he can rob the world.
Nénuphar ...и я никогда не знала, как выглядит ненюфар. Мне казалось, что это не более чем фантазия одного известного автора, и моя собственная фантазия всегда рисовала мне нечто среднее между розой и тюльпаном, растущее в воде и практически бесцветное. Если бы не случайно найденное стихотворение Эренбурга, я бы и дальше так думала, но, оказывается, "мертвый розан" ненюфар существует, живет и здравствует, и оставил следы не только в поэззии и прозе, (привет вампирам Олшеври!), но и в живописи. Оказывается, ненюфар - это род водяной лилии. Поснимать бы их в лунном свете, но не получится. Ночью они все на берегу.
Лишь только растают вдали полуночные чары И первые отблески солнца окрасят луга, Раскрыв лепестки, наклоняются вниз ненюфары И тихо роняют на темное дно жемчуга… (с) И.Эренбург
Нереальная история шведского стрелка Оскара Свана, который дебютировал на Олимпиаде в 61 год, а последнюю медаль завоевал в 72.
Текст: Михаил Чесалин
Трудно представить, но в новейшей истории мирового спорта очень яркую роль сыграл человек, родившийся ещё в середине XIX века – точнее, ровно 168 лет назад, 20 октября 1847 года. Иными словами, был современником, к примеру, Льва Толстого. Речь идёт о шведе Оскаре Сване, трёхкратном олимпийском чемпионе по стрельбе. Особую нереальность биографии Свана придаёт тот факт, что свою первую олимпийскую медаль он выиграл в 61 год (на Олимпиаде в Лондоне 1908 года), а последнюю – в 72 года (на Играх-1920 в Антверпене). Этот рекорд не побит до сих пор. Да и будет ли?
На Олимпиаде в Сочи на глазах у тысяч российских болельщиков выдающийся биатлонист Уле-Эйнар Бьорндален установил весьма необычное достижение – в возрасте 40 лет стал обладателем золотой награды в личной гонке. Это произвело огромное впечатление на нынешнее поколение болельщиков. Но Бьорндалену при всём его величии далеко до рекордов в этом отношении.
Швед Карл-Август Кронлунд, например, завоевал на Играх 1924 года серебро в соревнованиях по кёрлингу в возрасте 59 лет. Ну а упомянутый рекорд Свана, который выиграл серебряную медаль в соревнованиях по стрельбе на Играх-1920 в Антверпене, судя по всему, останется вечным. Трудно себе представить, чтобы в современном спорте кто-то был способен на такие подвиги.
Когда основатель современного олимпийского движения барон Пьер де Кубертен только появился на свет, Оскар Сван уже умел ловко управляться с отцовской винтовкой. Будущему олимпийскому чемпиону на тот момент было всего 15 лет, но любовь к оружию с самого детства досталась ему от отца. В небольшой шведской деревеньке Шербу семейство Сванов часто промышляло охотой, и сын с ранних лет проникся увлечениями отца. О каких-то спортивных достижениях он тогда, конечно, и подумать не мог, поскольку никаких соревнований и в помине не было. Только представьте себе: первый чемпионат мира по стрельбе состоялся только в 1897 году, когда меткому шведскому стрелку исполнилось 50 лет.
Однако и тогда семейство не помышляло о спортивных успехах. Лишь через 10 лет, когда Швеция решила отправить на Игры в Лондон сильную стрелковую команду, семейство Сванов попало в поле зрения спортивной общественности. Отца и сына вызвали на контрольные соревнования, где они продемонстрировали свою меткость, после чего отправили на Олимпийские игры.
Мишень «бегущий олень»
Медали за «бегущего оленя»
К появлению на стрелковом рубеже почтенного мужчины в возрасте, в чёрном пальто и шляпе, с окладистой бородой, многие относились с долей юмора. Вообще облик Свана-старшего на протяжении всей его спортивной карьеры не менялся – он был очень суеверен и, победив однажды, свою спортивную форму больше не менял. А победил опытный охотник сразу же, с первой своей попытки. В стрельбе одиночными выстрелами по движущейся мишени (или «бегущему оленю») Оскар Сван с ходу установил олимпийский рекорд, завоевал золотую медаль в личном первенстве и помог шведскому квартету, и в том числе своему сыну, победить в командном зачёте. В стрельбе двойными выстрелами по всё тому же «оленю» Оскар стал лишь третьим. Но ту бронзовую награду он на эмоциях подарил кому-то из зрителей. Её судьба так и осталась неизвестной – как, впрочем, и судьба бронзы 1912 года, которую швед просто… выкинул.
Когда основатель современного олимпийского движения барон Пьер де Кубертен только появился на свет, Оскар Сван уже умел ловко управляться с отцовской винтовкой.
Несмотря на то что шведский мастер дважды победил на Олимпиаде в возрасте 60 лет, он не стал самым возрастным чемпионом в истории: ирландский стрелок Джошуа Миллнер, победивший в Лондоне в другом упражнении, был на несколько месяцев старше Оскара. Впрочем, уже через четыре года Сван установил новый рекорд, выиграв золото в командном первенстве в стрельбе по движущейся мишени.
Но сделать это было не так-то просто, ведь конкуренция в шведской команде была потрясающей. В личном зачёте Оскар Сван занял третье место притом, на первых девяти расположились только его соотечественники. По возрасту же его на сей раз опередить никто не смог, и он в 64 года стал самым возрастным олимпийским чемпионом в истории.
Вслед за бронзой в мусорку полетело серебро
Любопытно, что сын Оскара – Альфред продолжил дело деда и отца, начав в детстве заниматься стрельбой. В 1912 году Альфред Сван дважды поднимался на верхнюю ступень пьедестала почёта и, таким образом, догнал своего отца по числу олимпийских титулов – по три. Семейное соревнование должно было продолжиться в Берлине в 1916 году, но шестая Олимпиада не состоялась из-за войны. Впрочем, ещё через четыре года всё вернулось на круги своя. Шведский олимпийский комитет включил в состав стрелковой команды титулованную семейную династию. Главе семейства на тот момент исполнилось уже 72 года, но крепкая рука и зоркий глаз его не подводили.
В Антверпене Оскар Сван установил удивительный рекорд, который держится уже 95 лет. В составе шведского квартета, вместе с сыном, он получил серебряную награду Олимпиады-1920 – и стал самым возрастным призёром Олимпиады в истории. Домой эту медаль он, кстати, снова не привёз – судя по всему, опять выбросил, поскольку никакого другого результата, кроме первого места, не признавал. А его сын в Антверпене трижды попадал в тройку и даже опередил отца по ценности завоёванных наград. Удивительный Оскар Сван планировал выступить и на Играх 1924 года, но не смог из-за болезни: туда поехал только его сын, сделавший династию Сванов с 15 наградами самой титулованной в истории олимпийского движения. До сих пор никто пока не может даже приблизиться к достижениям выдающегося шведского стрелка и его сына.