Но и среди тех, кто все же готовился к войне, отношение к «женщинам в мундирах» было более чем сдержанным. Первое товарищество «Січові Стрільці», возникшее в 1913 году, отказалось включать в свой состав девушек, потому что готовило будущих старшин, а представить среди них женщин — было невероятным. И уже когда создавалась новая структура — «Січові Стрільці-II», которая имела статус «революционной» и куда массово вступала рабочая молодежь, место в ней нашлось и для девчат, которые создали свою чету — 33 сичевичек из 300 членов.

Когда начнется война, то только три девушки из всей четы пойдут воевать с оружием в руках. Как заметит их взводный Олена Степанив — ни тогда, ни позже никто так и не задавался вопросом «чем должна быть женщина во время войны?».

Олена Степанив поступила в УСС в возрасте 22 лет, студентка Львовского университета, лидер «дівочої чоти» в обществе «Січові Стрільці-II»:

Первые удары приняли на себя семьи девушек, рвавшихся в армию. «Я була мов камінь, на заказ Батька, на просьбу і сльози Матері, бо йшла сповнити свій обов’язок», — писала Олена Степанив. Ее родители теряли обоих детей, ведь сына призвали в австрийский войска, а дочь захотела воевать добровольцем. Ее подруга по Пласту и «Січових Стрільцях-ІІ» Гандзя Дмитерко была единственным ребенком в семье.

Ее отчима мобилизовали в австрийскую армию: «Прощаючись зо мною сказав, що лишає нас самих, але сподівається, що дамо собі раду. Мені тоді стало ясно, що мама лишається дійсно „сама“, бо я вважала, що мені теж треба йти. Правда, мені дуже прикро стало, що й я лишаю маму у такий трудний час. Але молодечий порив і почуття обов’язку перед батьківщиною перемогли».

Олена Степанив и Гандзя Дмитерко стали первыми украинскими женщинами-добровольцами, которые захотели служить в армии не как санитарки или в иной роли, подходящей женщине в то время, а именно как рядовые стрелки, бок о бок с мужчинами. «Із інших сотень приходили стрільці дивитися на нас, як на дивогляд», — вспоминала Дмитерко.

Интересно, что когда Олена Степанив пошла сделать фото в мундире для удостоверения, перед тем тщательно спрятав волосы под армейский головной убор, то на следующий день, забирая фотографию, ее ожидал наряд полиции. Дом дирекции полиции ей пришлось покидать с черного хода — собралась разъяренная толпа посмотреть на «кубиту-шпиона».

«В поле»

28 августа 1914 года львовяне массово эвакуировались перед приходом российских войск. В числе других в Стрый отъезжали и добровольцы, записавшиеся в Украинские Сечевые Стрельцы (УСС). Через несколько дней, в начале сентября 1914 года, две с половиной тысячи легионеров дадут присягу и пополнят ряды первой украинской воинской части в ХХ веке.

2. София Галечко (23 года) и Гандзя Дмитерко (21 год) — первая была студенткой университета в Граце, председателем местного общества «Січ», начинала службу как санитарка. Вторая — член Пласта и общества «Січові Стрільці-II», окончила учительскую семинарию:

Среди выехавших из Львова в Стрый будут и Степанив, и Дмитерко. Первую высадят из вагона таки во Львове и категорически запретят соваться к УСС. Вторая доедет до Стрыя, но ее заметят, когда стрелки будут выезжать оттуда в Закарпатье и тоже высадят из поезда. Впрочем, девушки таки добьются того, чтобы их приняли в армию. В то время таких будет уже несколько.

«Я на Закарпатті, в рядах Січових Стрільців. Дивний якийсь сон. Вісім днів їзди поїздом, три дні голодівки, примусова мандрівка по Мукачеві від третьої в ночі до осьмої вранці та приїзд до Горонди — а тепер тихі зітхання слабих у шпиталі і ясні, могучі филі пісні за вікном. Мої мрії здійснилися — працюю для України, йду кувати кращу долю... Кинула я книжки, науку, старий, спокійний Грац, забула про рідню, про іспити й увесь світ», — напишет в своем дневнике София Галечко, которая, покинув австрийский университет, присоединится в УСС, чтобы хотя бы нести службу санитарки. А позже добьется того, чтобы ее перевели в стрелки.

За короткое время Олена Степанив, которую популярно звали «Степанивна» и София Галечко получат ранг хорунжих и будут отмечены медалями за мужество. Это будет еще одним вызовом для окружающих, ведь женщины на линии фронта, или как говорили — «в поле» станут руководить подразделениями стрелков.

Когда Олену Степанив генерал Фляйшман будет награждать, то отметит, что впервые имеет возможность повесить медаль женщине. Правда, когда спросил, воевала бы она и на итальянском фронте, то услышал: «Ні, бо я йшла на війну проти москалів!»

Современники отмечали, что она имела редкую для украинцев черту — уважала своих украинских старшин и свысока относилась к чужим, в том числе и к австрийскому генералу. Даже старшины, которые были противниками женщин в армии, говоря о Степани, подытоживали: «Добрий жовнір, у порівнянні з стрільцями».

Иной была ситуация у хорунжей Софии Галечко. Мелкая с виду, бывшая студентка командовала группой стрельцов-гуцулов. Однажды, когда военные позиции приехал осматривать генерал Блюм, Софии Галечко пришлось отчитываться и отдавать приказы. При этом, по воспоминанием стрельца Михаила Островерха, «Гепнула у глибоку яму, яких на цьому майдані було багато, що залишились із осінніх боїв, — і щезла нам із очей! Гуцульня заревіла глухим сміхом-глумом, бо й не любила свого „четової“, не хотіли стрільці бути під бабою, — а сотника Р. Сушка трохи грець не вдарив. Проте, після закінчення вправ, після дефіляди перед генералом Блюмом, забажав він, — як елегантний старий штабовик! — особисто стиснути руку хорунжої Софії Галєчко, на грудях якої сяла срібна медаля 2-ої кляси за геройство на фронті».

На этом истории Галечко и гуцулов не исчерпываются. В другой раз, находясь в тех же подольских полях, которые часто сравнивали со степью, гуцулы особенно тосковали за горами. Они часто собирались вместе и пели не только во время отдыха, но и выполняя важные задачи. Не раз бывало, что пели во время ночных караулов — пренебрегая элементарными предписаниям безопасности и конспирации. Однажды незаметно подкралась к их позициям хорунжая София Галечко:

— Ви отак співаєте собі... А якби так несподівано напали на вас Москалі? — строго запитала хорунжа.

— Ей! Ци ж вони вже такі, ади, без серця, аби їм оцес наш спів та й не сподобавси? — меланхолично ответили гуцулы. На такой ответ Галечко не имела аргумента и без слов пошла проверять других часовых.

Девушкам с университетским образованием надо было еще найти общий язык с обычными стрельцами. Стоит упомянуть, что среди вещей в военном ранце Степанив были две книги — том Ницше и Коран.

Женщины-старшины были чудом не только в австрийской армии, но и для противников. В телеграмме от 20 марта 1915 года в штаб корпуса начальник штаба 78-й дивизии подполковник Соколов отчитывался: «Кременецким полком в районе Макувки взяты 2 русин из батальона Долара Они показали, что на той же высоте находятся две роты украинцов Сечевиков, у которых некоторые офицерские должности заняты женщинами». Это было едва ли не единичное свидетельство об УСС в российских военных отчетах.

Ирина (Ярема) Кузь (20 лет), уроженка Буковины, начинала службу как санитарка:

Там же, на горе Макивке отличилась и другая женщина-стрелец — Ирина (Ярема) Кузь, которая гранатами уничтожила пулеметное гнездо. Ежедневная украинская газета в Америке «Свобода» за 19 августа 1915 года подавала весть с фронта: «Під Требеновом коло Болехова йшла Кузівна як „око“ (разведка — С.Л.) перша на переді походу стрільців і наших військ. В селі зловила сама двох козаків і одного салдата в полон і здобула дуже важні карти московського штабу та богато иншого воєнного матеріялу».

А австрийский журнал Neue Freie Presse за 10 июля 1915 года в деталях описывал плен русских: «Мисс Кузь добыла при этой возможности важные бумаги и несколько ценных предметов. Потом пустилась вдогонку за офицерами и, догнав одного из них, крикнула: „Бросай оружие“. Офицер, сбитый с толку, отдал свое оружие девушке ... Когда солдат опомнился немного, сказал: „Больше всего грызет меня, что этакий молодчик поймал меня“. На что ответил ему австрийский офицер: „Знаешь, кто это? — украинская легионерша“. Русский побледнел, понурился и замолчал».

В плену и на свободе

«Барышня-офицер», «убежденная мазепинка, ненавистница России» — так отреагировала российская пресса на новость о пленении украинки Олены Степанив. Однако следует отметить, что несмотря на особую охрану, к ней относились в целом положительно — плененная получала на питание ежедневные 1 руб.50 коп. — как и другие пленные старшины. Когда с ней познакомились украинцы-офицеры, служившие в царском войске, то передали набор консервов, потому что не были уверены, будет ли чем «Степановне» питаться во время этапирования вглубь России. Если выпадала возможность — то ей предоставляли отдельную комнату для ночлега.

Оля Подвысоцкая (17 лет) — студентка учительской семинарии:

Еще большее уважение к ней демонстрировали другие австрийские заключенные. Находясь в плену в Саратовской губернии, обойденная вниманием украинских старшин, получила приглашение от капитана-чеха питаться в их столовой и жить в отдельной комнате их корпуса, ведь так велят их предписания в отношении другого старшины, оказавшегося в беде.

В другой раз, уже в Ташкенте заключенный генерал Вайцендорф организовал сбор среди австрийских офицеров на помощь Степанив. Когда же она отказалась от собранных средств, то ее четко поставили на место: «На те полковник сказав, що не буде мене просити, бо я, як жовнір, мушу послухати приказу». Хорунжая приказ выполнила, но написала расписку, что после войны эти деньги вернет — передаст на украинские цели. Австрийских офицеров это удовлетворило.

В Украину Степанив будет возвращаться из Ташкента через Финляндию, Швецию и Германию. Через год этим же путем будет ехать другой старшина — Осип Навроцкий, и когда проводницы узнают, что он украинец — радостно станут приносить ему альбомы с фотографиями Олены Степанив.

В 1917 году она вновь присоединится к УСС и встретит боевых подруг — Гандзю Дмитерко и Софию Галечко. Первая сообщит, что старшинская столовая — это «осиное гнездо», а вторая принципиально откажется от совместного питания с другими офицерами. Пройдет несколько месяцев, и уже в феврале 1918 года враги «женщин в мундирах» добьются официального запрета их пребывания в армии.

Олена Степанив, вернувшаяся к учебе, пережила это относительно спокойно, а вот София Галечко была морально прибита. Еще в начале войны, находясь на Закарпатье, она писала в дневнике: «Поки кров грає в жилах і серце б’ється сильно в грудях — вперед! Вперед! Поломимо скали, перепливемо ріки, спалимо вогнем молодої душі всі твердині, всі замки, всі ворожі думки й діла ...».

Но это было в конце 1914 года. В 1918 году сердце уже «не билось сильно в груди» и силы «переплывать реки» не оставалось. Летом уставшая и угнетаемая всеми новостями и болезнями, добытыми на войне, София Галечко посетит Олену Степанив. Ее состояние было отчаянным. Через неделю ее тело найдут в реке Быстрица, возле села Пасична, куда она приехала навестить другую женщину-стрельца Ольгу Подвысоцкую, работавшую здесь учительницей.

Павлина Михайлишин — вдова, начинала службу в УСС при кухне:

Еще в этом же году девушки, воевавшие в рядах УСС, примут участие в украинско-польской войне в рядах УГА. Впоследствии Олена Степанив станет известным ученым, а после Второй мировой войны получит 10-летний приговор от советской карательной системы. Ольга Подвысоцкая поедет работать в советскую Украину и сгинет в пучине репрессий 1930-х годов, Гандзя Дмитерко уедет в эмиграцию в Америку.

Олена Степанив:

«... під той час ми не були вповні свідомі цього, яку властиво роботу повинні робити жінки в часі війни, ми над тим не застановлялися, сього не обговорювали, ані не ставили собі ясного пляну — чим має бути жінка в часі війни? Фронтовиком різних родів зброї? Піхотинцем, кіннотчиком, гарматчиком, телефоністом, розвідчиком, сапером, піоніром, санітаром чи сестрою-жалібницею (хоч одна „жіноча“ форма)? Чи, може, має зайняти місця в запіллі — в магазинах, інтендатурах, лічницях? А, може, має вона зайняти опустілі по фронтовиках місця в цивільних урядах, фабриках? А, може, має бути всюди — відповідно до здібностей, доброї волі й охоти?

Так! Ми — не думаю тут лиш про жіночу чету, але про загал жіноцтва — не уявляли собі ясно нашого завдання ані перед, ані в часі великої світової війни, ані в листопадових днях 1918 року. Ми хапали, що попало, або то, до чого навикли від віків (баняк і вареху), але де мало бути те наше місце, що нам належиться і відповідає, ми ані не доказали цього, ані не вияснили, яка праця найбільше відповідає жінці в часі війни — відповідно до її знання, заняття, літ і фізичних сил.

Цю справу вияснить і розв’яже з часом саме життя».

—